Последний зов

«…Не поднялась рука предать Новикова суду военного трибунала. В той строгой обстановке, в какой мы жили, не каждый бы смог держаться, как младший сержант. Ведь его поступок был вызван чувством оскорбленной гордости. Не своей лично, нет. Я расцениваю это значительно объемнее… Это одно из проявлений любви к Отечеству — не на словах, а на деле…

Долго я оставался на 15-й заставе, не знаю почему, но просто взять и уехать не мог. Было чувство, что покидаю этих людей навсегда…»

(Свидетельство А. Кузнецова)

В Красном уголке было душно. Со двора в открытые окна волнами вливался тягучий зной. Новиков глаз не сводил с распаренного лица Кузнецова. Майор говорил короткими фразами, резко взмахивал кулаком, будто вколачивал в головы слушателей каждое своё слово.

— Этой ночью возможно резкое изменение обстановки. Изменение к худшему. Мы к этому должны быть готовы. Все данные говорят за то, что фашисты спровоцируют вооружённый конфликт… Требую от вас высокой бдительности и стойкости. Верю: ни один пограничник не дрогнет. Все, как один, станем заслоном.

Майор ещё отдельно поговорил с командирами и все не спешил к своей дребезжащей полуторке.

Что мог Кузнецов? Молча посетовать на собственное бессилие, когда Иванов, отважившись, спросил, как быть с семьями, и он, скрепя сердце, жестко ответил, что на этот счет командование округа указаний не дало. Их и в округе не имели, указаний об эвакуации семей командиров границы.

Но Кузнецов знал непреложно: личный состав отряда до последнего дыхания несет ответственность за охраняемый участок границы, и, если придется здесь всем полечь, они — начиная с него и кончая писарями — тут и лягут костьми.

Он оставался, не уезжал, и люди в его присутствии ощущали скованность. Кузнецов это видел, порывался сказать, чтобы на него не обращали внимания, и не мог, как не был в состоянии заставить себя сесть в кабину своей полуторки и умчаться на очередную заставу, где были такие же люди и складывалась такая же угрожающая обстановка, повлиять на которую он мог разве что ещё более жестким приказом — насмерть стоять, если к тому повернут наступающие события.

Все, что творилось внутри него, оставалось при нем, он умело скрывал свое состояние, как всегда спокойно, соответственно положению, решительно вмешивался в то, что требовало его вмешательства.

— Станковые и ручные пулемёты — на позицию, — приказал Голякову. — Передайте мое указание на все заставы.

— Передано, — доложил Голяков, удивляясь забывчивости майора, продублировавшего собственное распоряжение, отданное значительно раньше.

— С наступлением темноты наряды выслать численностью не менее трёх человек при ручном пулемёте. На угрожаемых участках наряды возглавлять командирам.

— Ясно. Но вы…

— После двадцати двух занять оборонительный рубеж. Вам всё ясно?

— Так точно. Я хотел…

— Об изменении обстановки немедленно докладывать. Вопросы?

— Вопросов нет. Ваши распоряжения уже переданы всем командирам подразделений, товарищ майор. Вы раньше…

Голяков не договорил.

Кузнецов, устыдясь, вспомнил, что и эти свои указания без нужды повторяет, будто бы сомневаясь, усвоены ли они подчинёнными.

Давно пришла пора отправляться на другие заставы, там дел было не меньше и обстановка не легче, но он, словно предчувствуя, что расстается с этими людьми навсегда, потому что данной ему властью и в силу обстоятельств оставляет их на верную гибель, — не мог заставить себя просто сесть в кабину полуторки и уехать. Напускная сухость, с какой он разговаривал с Голяковым, конечно, была личиной, за которой он прятал душевную боль и благодарность ко всем этим людям. Не было нужды утверждаться в правильности решений — все и так видно.

На Голякова он сначала всерьёз рассердился за чрезмерное его усердие и кажущуюся чёрствость, долго не мог ему простить Новикова, у майора не укладывалось в голове, как у Голякова поднялась рука написать в отряд донесение, в котором Новиков выставлялся едва ли не военным преступником. Но он привык возвращаться к любому вопросу по нескольку раз, каждый раз осмысливая суть дела, и, прежде чем принять окончательное решение, хладнокровно разобраться в случившемся.

Несколько поостыв, успокоившись, Кузнецов без труда обнаружил, что старший лейтенант поступил точно в соответствии с его, майора Кузнецова, требованиями, ничего не убавив и не прибавив, доложив, как было на самом деле.