Послезавтра

– Тише! – крикнул он в микрофон и протянул руки вперед, призывая людей умолкнуть. – Послушайте! Пожалуйста!

Либаргера поняли не сразу. О чем он? Разве речь еще не окончена? И наконец до них дошло: Либаргер не просто просит тишины, а хочет сообщить им о чем-то важном.

Публика услышала глухое жужжание; оно повторилось. Потом последовали гулкие механические удары, от которых зал содрогнулся. Казалось, снаружи опускали тяжелые железные жалюзи. Потом все внезапно стихло.

Юта Баур первой бросилась к запасному выходу в дальнем углу зала. Она сбежала вниз по маленькой лесенке, распахнула дверь – и отшатнулась в ужасе, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Вместо выхода она увидела еще одну дверь – огромную металлическую, крепко запертую.

Дортмунд подбежал к Юте:

– Что случилось?

Он подошел к двери, толкнул ее. Дверь не поддалась. Присутствующих в зале людей охватила тревога.

Быстро вскочив, Эрик оттолкнул перепуганную, сверкающую бриллиантами фрау Дортмунд, поднялся на трибуну и выхватил у Либаргера микрофон.

– Без паники. Пожарный выход случайно оказался закрытым. Вы можете спокойно выйти через центральную дверь.

Однако дверь оказалась запертой, как и все остальные двери.

– Что здесь происходит? – завопил Ганс Дабриц.

Генерал-майор Маттиас Нолль попытался высадить плечом ближайшую дверь, но преуспел в этом не больше, чем Дортмунд. К Ноллю присоединился Генрих Штайнер, затем еще двое. Дверь не поддавалась.

По залу поплыл слабый запах горелого миндаля. Люди принюхивались, переглядываясь в тревоге. Что это? Откуда?

– Ach, mein Gott![41] – воскликнул Конрад Пейпер, увидев на столе перед собой крохотное, аметистово-голубое облачко. «Дождик» из таких же кристалликов шел из вентиляционной решетки в потолке. – Синильная кислота!

Запах усиливался; все больше кристаллов проникало сквозь вентиляционные люки. Влага и кислота, соединившись, превращались в смертоносный цианидный газ.

Люди попятились от люков, прижались к стенам, к запертым железным дверям, наконец, друг к другу, в безмолвном ужасе глядя вверх, на эти вентиляционные решетки, так незаметно замаскированные в зеленом мраморе и позолоте украшений великолепного здания восемнадцатого века в стиле рококо.

Все они были обречены на смерть, все понимали это, но никто не верил. Не может быть! Возможно ли, чтобы это случилось с ними, с самыми влиятельными, самыми именитыми гражданами! Ведь одни только их наряды и драгоценности стоили так много, что на них можно было бы целый год кормить половину населения земного шара. И вот эти-то люди, защищенные армией тайной охраны, в прекраснейшем зале знаменитого дворца беспомощны и ждут, пока их убьет ядовитый газ!

Дико! Невозможно! Немыслимо!

– Это розыгрыш! – расхохотался Ганс Дабриц. – Розыгрыш!

Все засмеялись; Эдвард прошел к столу и поднял бокал.

– Zu Elton Lybarger,[42] – крикнул он. – Zu Elton Lybarger!

– Zu Elton Lybarger! – подхватила Юта Баур и подняла свой бокал.

Элтон Либаргер с трибуны наблюдал, как Конрад и Маргарита Пейпер, Гертруда Бирманн, Рудольф Каэс, Генрих Штайнер и Густав Дортмунд тянулись за бокалами с шампанским.

– Zu Elton Lybarger! – неслось по Золотому Залу.

Тут-то все и началось.

Голова Юты Баур внезапно откинулась назад; ее плечи и руки задрожали, их свело судорогой. То же самое происходило в другом конце зала с Маргаритой Пейпер. Она с криком упала на пол и забилась в агонии, сотрясаясь как бы от тока высокого напряжения или от того, что у нее под кожей копошатся тысячи ядовитых насекомых. В одно мгновение, словно повинуясь сигналу, те, кто еще мог, кинулись к главному выходу. Яростно отталкивая друг друга, они колотили в стальную дверь кулаками, разбивая золотые часы; били по ней каблуками, царапали ногтями резной деревянный косяк, ловя ртом воздух, моля о спасении и пощаде. Наконец все стихло.

Элтон Либаргер умер последним. Он умирал, сидя на стуле в центре зала, глядя на извивающихся в агонии. Он, как и все, понял, что это возмездие. Оно пришло потому, что никто из них до последнего момента не верил в него. А когда поверили, было поздно. Как и в концлагерях.

– Треблинка. Челмно. Собибур, – пролепетал Либаргер, чувствуя неумолимое смертоносное действие газа. – Бельзен. Майданек… – Руки свело судорогой. Либаргер глубоко вздохнул. Голова его откинулась, глаза закатились. – Аушвиц, Биркенау… – шептал он. – Аушвиц, Биркенау…

Глава 125

Когда, посадив Шнайдера в вертолет, Реммер вернулся к Шарлоттенбургу и вместе с двумя детективами вышел из машины, он совершенно не представлял, что его ожидает. К ним тут же подскочили охранники в форме.

– Мы вернулись, – на ходу бросил им Реммер, быстро показал удостоверение и побежал к главному входу. Наверняка он знал только одно: ни Маквей, ни Осборн из дворца не выходили. Если повезло, думал он, входя, то Маквей все еще внизу, и они с Шоллом вытрясают душу друг из друга. Если же нет, то Маквея уже окружила толпа кровожадных немецких юристов и ему необходима помощь.