Послушная жена

Но когда свекровь пробормотала: «Нико, бедный мой мальчик», я поняла, что ей необходимо уладить раздор между сыновьями. Зов материнского инстинкта: защищать, поддерживать, примирять. Непонятно только, как именно она собиралась примирить сыновей, когда их проблемы крылись друг в друге.

– Массимо, Лара говорит правду?

– Все было не так, – возразил он, но голос его звучал сдержанно, а в словах не было обычной снисходительной убежденности.

Мэгги хотела было заговорить, но я подняла руку и остановила ее: не дай бог привыкнет заступаться за меня. Да и мне пора перестать прятаться за чужую спину.

– Думаю, грязные подробности вам не нужны, Анна, но все было именно так.

Мне вдруг расхотелось рассказывать, как он издевался надо мной, как Сандро вечно боялся сделать что-то не так, а каждый раз, когда мы думали, что наконец-то угодили Массимо, тот поднимал ставки. И дело сейчас было не в жалости к мужу, а в том, что не могла я рассказывать матери, каким полным ублюдком вырос ее сын. Ведь вряд ли существовала злая фея, которая, глянув на крохотное личико новорожденного, пообещала: «Я научу тебя обижать всех, кто попадется на пути».

Но пока я взвешивала, стоит ли выпускать на свет мрачные истины, чтобы они, подобно стервятнику, спланировали на труп некогда счастливой семьи, Мэгги посмотрела на меня и нахмурилась. А потом почти извиняющимся тоном, словно ей было неловко говорить, произнесла:

– Лара, мне нужно еще кое-что тебе сообщить. – Она покосилась на Массимо. – У Сандро есть единокровный брат.

Глава сорок восьмая

Мэгги

Анна встрепенулась первой:

– Но не от Кейтлин? – Глаза ее молили об отрицательном ответе.

– Нет. От Дон.

У Лары вырвалось нечто среднее между вскриком и взвизгом:

– Дон?! – Она повернулась к Массимо. – Ты же всегда твердил, что она страшная эгоистка и не хочет детей. Хоть слово правды там было? Ты знал о сыне? Сколько ему лет? – Ее горе было таким острым и на него так больно было смотреть, что я пожалела о своем знакомстве с Дон. Лучше бы мы все оставались в блаженном неведении. А сейчас словно лопнула последняя ниточка, на которой держалась пуговица.

Я попыталась ее успокоить:

– Лара. Лара, прости. Я подумала, что ты должна знать.

Но она продолжала бушевать:

– Значит, у меня за спиной ты встречался не только с Кейтлин, но еще и с Дон? – Ее голос то затихал, то снова взмывал, видимо вместе с мыслями о новых сценариях предательства. Массимо изо всех сил пытался ответить, но его слова не могли пробиться сквозь кипящую ярость водопада Лариных вопросов.

Но именно Анна поразила всех нас. Она легко, словно птица по песку, скользнула к Массимо и хлестнула его ладонью по лицу. Звонкий звук пощечины остановил поток вопросов и обвинений Лары.

От неожиданности я чуть не расхохоталась, а Лара задохнулась. Однако больше всего удивила реакция Массимо: он потер щеку, но не произнес ни слова в ответ.

А вот у матери нашлось что сказать.

– Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты погряз во лжи и предательстве!

Я мысленно кивнула, соглашаясь. В суровом прямодушии Анне, безусловно, трудно было отказать. Она никогда и ничего сознательно не приукрашивала. Будь я злобной и черствой, наступил бы момент моего триумфа, когда можно расположиться с удобством и наслаждаться зрелищем, как самоуверенная итальянская мамаша лупцует своего высокомерного сынишку. Но меня тошнило от семейной резни. Лично я горько сокрушалась бы, если бы Сэм обидел Франческу так же сильно, как Массимо обидел Нико, а ведь она мне даже не родная дочь.

Анна маскировала боль под яростью, но слова ее были резкими, почти враждебными, совершенно непохожими на обычные заявления, произносимые с холодным безразличием. Это был всплеск эмоций, рвущихся прямо из сердца.

В конце концов, приятно было узнать, что оно у нее есть.

– Ты предал собственного брата. И лишил меня внука на – сколько? тринадцать лет? Мальчик из рода Фаринелли, который даже не знает бабушку. Стыд и позор! Тебе должно быть совестно. Разве этому я тебя учила? Семья – все, что у нас есть. Где сейчас твой сын?

Массимо покачал головой и отвернулся.

– Не знаю. Я потерял с ними связь.

Анна все больше превращалась в настоящую итальянку, темпераментную и вспыльчивую.

– А ты, Мэгги, откуда знаешь о мальчике? – махнула она мне рукой. – Как его зовут?

– Бен.

– Беньямино, значит. Хорошо. Прекрасное итальянское имя.

Судя по словам Дон, вряд ли почитание итальянских генов сына числилось в списке ее приоритетов – думаю, сбежав от Массимо, она даже спагетти перестала есть, – но Анна, как всегда, смотрела на мир через призму собственного восприятия.

Я рассказала ей все, что сама узнала от Дон, наблюдая, как лицо свекрови сперва искажается от ужаса, а затем на нем проступает типичная для Фаринелли гордость за внука-чемпиона.

– Я хочу встретиться с мальчиком. Даже если мой сын не понимает, что такое ответственность, у меня-то с этим все в порядке. Мэгги, ты можешь снова найти Дон?