Послушник

В принципе, здесь смотрят на алхимиков, астрологов, гадалок и магов сквозь пальцы, иногда пытаясь извлечь некую пользу из тайных знаний. Уточнить счастливый день для свадьбы, узнать, когда отправляться в дальнее и опасное путешествие, да мало ли что захочет узнать человек? Но стоит проползти гадкому слушку, что ты якшаешься с темными силами, как недремлющая инквизиция мигом берет тебя на заметку. Святые отцы не так просты, как о них рассказывают. Они не будут тут же вламываться в дом и устраивать обыск, сначала присмотрятся и понаблюдают, а потом уж решат, имеется в слухах рациональное зерно или нет.

Чтобы раз и навсегда закрыть тему, с металлом в голосе я добавляю:

— Врачебная коллегия Тулузы признала меня полноправным лекарем, разрешив оказывать медицинскую помощь на всей территории Французского королевства, а буде его границы раздвинутся, так и в новых пределах.

Разумеется, я говорю чистую правду. Меня вполне официально произвели во врачи, «легенду» готовили францисканцы, настоящие мастера своего дела. Я с изумлением узнал, что прошел семилетний курс обучения в гильдии врачевателей Тулузы, о чем имеется соответствующая запись в местном муниципалитете.

— Если вы настоящий врач, как вы можете не знать испанский, немецкий или латынь? Чему же вас там учили?

Вот ехидна! Не успеваю я открыть рот, чтобы достойно ответить на злобные происки, как та продолжает:

— Я, кажется, догадалась: из-за бушующей войны был набор на обучение по сокращенной программе, на военных ветеринаров! Гребли всех подряд, невзирая на желание и способности. Вот вы и не успели ничему научиться, бедняжка. Ничего, я попрошу герра Штюбфе, он подучит вас хоть чему-то за оставшееся время.

«Ах так, — стискиваю я зубы, — ну ладно».

— Говорят ли вашей образованной светлости что-нибудь следующие слова: «хинди руси пхай-пхай» или «харе Кришна, харе Рама»? — холодно любопытствую я и тут же поясняю: — Это на хинди, главном языке Индии. Есть такая страна на Востоке, сама не очень большая, размером примерно как вся Европа. Зато народу там проживает раза в три-четыре больше, чем во всей Франции.

Клод недоверчиво сдвигает тонкие брови.

— Если желаете, могу изъясниться на языке Beликого княжества Литовского или Золотой Орды, — радушно предлагаю я. — Вместе эти две страны до площади намного больше всей Европы. Вторую еще иногда называют царством пресвитера Иоанна.

Если на ломаном хинди я бросил пару фраз из чистого баловства, то ведущий язык остальных двух держав — русский. Да и население там процентов на девяносто — восточные славяне.

Презрительно фыркнув, Клод спасается бегством: высоко задрав точеный носик, она отворачивается и, подобрав пышные юбки, гордо выступает к выходу из дворцового парка. Почему-то мне кажется, что она впечатлилась моими познаниями. Некое тревожное ощущение беспокоит меня: непонятно, отчего я не могу спокойно сносить ее шпильки?

Подумаешь, да она на десять лет меня моложе, а по жизненному опыту — на пятьсот. Ей и в жизни не представить, что такое самолет или подводная лодка, телевизор или Интернет. А если бы Клод хоть раз увидела широкоформатный фильм на экране размером с пятиэтажку, то язык проглотила бы точно. Я, помню, чуть не проглотил.

Следующим утром меня вызывают к герцогу. Людовику Баварскому на днях исполнилось шестьдесят два, в пятнадцатом веке более чем преклонный возраст. Но владыка Баварии, полжизни проведший в военных походах, и не думает собираться на пенсию. Пока я скромно стою у замерзшего окна, напротив трофейных доспехов, герцог, подобно гигантскому шмелю, безостановочно кружит по кабинету. От зычного рева дребезжат стекла, я незаметно морщусь, а личный секретарь герцога даже глазом не моргнет, записывает за хозяином как проклятый.

Как и прочие покои в замке, кабинет прямо кричит, что здесь обитают властители, повелителя и прочие сатрапы. Все позолочено, в парчовых тканях, трофейных сарацинских коврах и дорогущем фарфоре. Даже огромный камин облицован итальянской плиткой, что вывезена из раскопанного римского поселения. Правда, в кабинете герцога эта мишура отодвинута на задний план дорогим оружием, в изобилии развешанным по всем стенам чуть ли не до потолка.

Самая любопытная часть декора — это трофейные доспехи, добытые потом и кровью на войнах и рыцарских турнирах. За бурную жизнь герцог успел поучаствовать в двухстах с лишним турнирах и тридцати двух военных кампаниях. Разумеется, если бы в кабинете присутствовали все трофейные доспехи, под него пришлось бы отвести дворец целиком. Здесь же оставили железную шкуру восьмеро герцогов, два короля, три восточных полководца с трудными именами и, внимание, архиепископ Туринский, гордость коллекции Людовика.

Сразу замечу, что под захваченные знамена, штандарты, знаки и стяги в замке отведено специальное просторное помещение.