Посмотри мне в глаза!

Поначалу мать с трудом приняла мысль о том, что мои воспоминания отличаются от ее, и при этом все равно истинны. Бывало, она восклицала: «Что ты говоришь, ты тогда с нами не ездил!» А я отвечал: «Ездил, я помню, как всю дорогу сидел сзади в нашем „фольксвагене“ и помню, как смотрел на небо». Благодаря совместным усилиям мы много чего вспомнили. Мать задело многое из того, что я о ней написал. После того как мы поговорили по душам, я понял, какие огрехи в ее портрете необходимо исправить – и исправил. Но были случаи, когда мы помнили одно и то же совершенно иначе, или по-разному толковали события, и кое-где мать в конечном итоге согласилась со мной. Думаю, пока я писал эти воспоминания, я постепенно стал лучше понимать ее – то, какой она была, как изменила ее душевная болезнь. Думаю, что и она стала лучше понимать меня.

Большую часть жизни мать мечтала прославиться как писатель. У нее было несколько поэтических публикаций, но за мемуары так никогда и не взялась – слишком большая это была работа. Она была литературно одарена, ей было что порассказать, но жизнь помешала. Та же самая душевная болезнь, которая обогатила ее уникальным опытом, не позволила занести этот опыт на бумагу. Потом у матери был удар, ее частично парализовало, ей стало физически сложно писать и не удавалось сосредоточиться. Но она не сдалась, и я уверен, что в один прекрасный день ее мемуары появятся на книжных прилавках, – вместе с ее стихами и открытками, которые она рисует.

Несомненно, словесный дар, который, по мнению окружающих, есть и у брата, и у меня, мы оба унаследовали от матери. Несмотря на все свои недостатки, наши родители были очень умными, одаренными, тонко мыслящими людьми.

Очень прискорбно, что отец не дожил до выхода моей книги. Хочется верить, что он бы гордился мной. Думаю, так бы оно и было – и брат, и дядя Боб того же мнения. Боюсь, что изобразил отца в таких резких чертах, потому что не успел получить от него объяснения, а ведь объясни он мне вовремя кое-какие свои поступки, я, быть может, смягчил бы краски в самых брутальных своих описаниях.

Благодаря работе над книгой я многое понял, и теперь искренне считаю, что родители сделали для нас с братом все возможное – с учетом обстоятельств, что они хотели как лучше и старались как могли. И отцу, и матери в детстве жестоко досталось, поэтому, когда мы с братом росли, нам тоже доставалось. Но ведь причиненный вред не затягивается на всю жизнь и жестокое обращение не передается по наследству, оно не болезнь. Сейчас у меня все хорошо, у брата тоже – со временем мы оба выправились. Медведика в жизни не пороли и не били, и он никогда не сталкивался с теми ужасами, которые пережили мы с братом. Я надеюсь, что Медведик вообще не узнает темные стороны жизни.

Я уже слышал, как Медведик рассказывает маленькому Джеймсу небылицы про драконов. Еще он сам изготавливает фейерверки, а с математикой и программированием управляется так, как мне и не снилось. Медведик может как угодно яростно отрицать это, но он во многом пошел в папашу.

Надеюсь, дедом я стану не прямо сейчас, а только по прошествии какого-то времени, и все-таки я с нетерпением жду того дня, когда Медведик повезет своего сына на железную дорогу – смотреть на поезда.

Благодарности

Хочу сказать «спасибо» всем, благодаря кому эта книга увидела свет.

Прежде всего, благодарю тех, кто фигурирует на ее страницах: мою семью, моих друзей, и даже персонажей вроде Дерюги, который помог подстроить розыгрыш с порножурналами для учителя. Если бы не вы все, эта книга не была бы написана. Отдельной благодарности заслуживает Джим Боутон – уникальный, единственный и неповторимый.

Я всегда буду глубоко признателен своему другу доктору Т. Р. Розенбергу, который первым объяснил мне, что такое синдром Аспергера. Доктор Розенберг живет по соседству со мной, в Амхерсте, и успешно занимается помощью трудным подросткам.