Посох Богов

Колесница ночи была в самом начале своего еженощного пути. Асму-Никаль лежала на шершавом куске войлока, укрывшись от холода плащом из мягкой капподокийской шерсти, слушала неумолчное стрекотанье цикад и наблюдала, как в фиолетовом небе рождаются звёзды. Небо накрывало их звёздным куполом. Бледный мерцающий Млечный Путь, Дорога в Страну-Без-Возврата, пролёг от края до края неба. Асму-Никаль читала на чёрном небе сочетания знакомых созвездий.

Где-то там, среди бесчисленного множества звёзд, сквозь призрачную дугу Млечного Пути, плыла и Сияющая Звезда. Та, что в древности спустилась на Землю и подарила людям умение пользоваться огнём, выращивать злаки, сочинять песни и записывать их. Где-то там, в Стране-Без-Возврата, восседала на троне из драгоценнейших камней Великая Мать, Богиня и Женщина по имени Намму, научившая своих дочерей исцелять, предсказывать будущее и читать в людских сердцах. А ещё она оставила им великий дар — любовь. Это Асму-Никаль теперь знала точно. Это передаётся из поколения в поколение, из сердца в сердце, по цепи посвящённых. Ведь истинным посвящённым является лишь тот, кто любит. Она, Асму-Никаль, без сомнения была посвящённой. И Алаксанду посвящённый. И Тасмис. И отец, и Истапари…

Рядом с ней были два очень дорогих ей человека — её возлюбленный и её друг, поэт и воин. Без них даже она, истинно Прирождённая, не смогла бы сделать и шага. В большой дорожной сумке, завёрнутый в кусок полотна, лежал Лазуритовый Жезл, Жезл Владычества, случайно или умышленно оставленный Звёздными Людьми. Она могла с его помощью отбросить врага, даже уничтожить его. Свет Сияющей Звезды наполнял его огромной силой. Это была разрушающая сила, но была в нём заключена и великая защищающая сила, тонкая, почти незримая, но очень прочная и несокрушимая. Так же, как любовь, ещё один Дар Намму, её истинный подарок людям, именно любовь, сила созидающая и прощающая.

Так размышляла Асму-Никаль по дороге в Таруишу.

Истапари выполнила своё обещание и убедила отца дать Асму-Никаль и благословение, и деньги на первое время. Он надеялся, что скоро Асму-Никаль вскоре сможет вернуться в Хаттусу.

Но Асму-Никаль так никогда и не вернулась в родной город.

* * *

Когда они прощались, Тасмис ещё любил её, но они уже были по разные стороны непреодолимой преграды по имени Алаксанду. Этот барьер разделял их навсегда, и он заставлял себя не мучаться понапрасну, ибо понимал, что ему не перешагнуть эту преграду.

Его лицо казалось спокойным, но при кажущемся хладнокровии, он не мог скрыть горечи. Те несколько часов, которые подарила ему судьба, оставив их наедине, были как сон, короткий и прекрасный.

Жизнь его только начиналась, и начиналось она, как нельзя лучше.

Совсем недавно под пение труб и барабанный бой он стоял в строю, плечом к плечу с молодыми воинами, гордый тем, что принимает воинскую присягу. Военачальник клал им каждому поочерёдно в руки хлеб, провозглашая:

— Как этот хлеб, пусть будет размолот изменивший своей присяге!

И войско хором отвечало:

— Да сбудется!

— Пусть ослепнет и оглохнет изменивший своей присяге!

Охваченный чувством единения со всеми воинами, Тасмис отвечал:

— Да сбудется!

Да сбудется! Ему так и думалось тогда, что всё сбудется. И боевая слава, добытая в военных походах, и красивая добродетельная жена в доме, жена, что ценится выше жемчуга…

Послушный воле отца, он с сыновьим почтением принял весть о том, что его женой будет некая дочь виночерпия Тахарваиля. Он готов был быть верным любой достойной девушке. Но Боги были щедры и послали ему любовь к Асму-Никаль. Воля отца совпала с его волей. Но прежде Боги решили испытать его.

Почему его сердце подсказало ему поступить именно так? Он не мог понять, почему безропотно, своими руками отдал возлюбленную другому? Она могла бы стать его женой…

Его возлюбленная, теперь недоступная, неуловимая, эфемерная…

* * *

Они стояли напротив друг друга, зная, что видятся в последний раз. Асму-Никаль взяла в свои ладони его руки, руки верного друга, и пожала их со всей теплотой, которую она могла ему подарить. Тасмис осторожно высвободился, и, повернувшись к ней спиной, поправил седло на лошади.

Потом порывисто обернулся. Казалось, напряжение разжало свои тиски, и его лицо стало мягким, синие глаза смотрели прямо и спокойно.

— Прощай, Асму-Никаль, — сказал Тасмис своей возлюбленной, никогда не принадлежавшей ему, а теперь и вовсе чужой, усталой, как будто на неё свалилась неимоверная тяжесть, с тёмным покрывалом на голове, не похожей на ту девушку, которую он так сильно полюбил, ради которой рисковал и пожертовал своим счастьем.

Не сказав больше ни слова, он сел в седло и уехал. Он приказал себе не оглядываться. Он хотел, чтобы Асму-Никаль оставалась в его памяти юной, гордой и прекрасной, такой, какой он увидел её тем лиловым вечером в доме её отца, виночерпия Тахарваиля, в столице страны Хатти великолепной Хаттусе.

Асму-Никаль почувствовала, как вспыхнуло её лицо.

Он уезжал, благородный воин, человек войны, подарившей ей целый мир. Она смотрела вслед Тасмису, пока тот не исчез за уступами гор.