Посох путника

Образно ПУТЬ “нечто” от несвободы к свободе можно представить следующей аллегорией. Допустим, я был свободен, всесилен, мудр. Я знал все, жил в лучезарном, блистающем мире, и вдруг... что-то произошло и я оказался в тесной, тёмной камере. Я постепенно прихожу в себя, я ничего не помню, ничего не знаю. Сперва я принимаю все как должное, и лишьпотом очень медленно начинаю отличать: это — камера, а это — я, и мы не одно и то же, и мне здесь неловко, неудобно, тесно. Во мне мелькают иногда смутные проблески воспоминаний о чем-то другом, об иной жизни, ином мире, иных возможностях. И во мне зарождается неопределённое, сумеречное желание выйти отсюда, освободиться. Так, по-видимому, личинка в коконе, или цыплёнок в яйце начинают ощущать настоятельную потребность в движении. Что это, к чему это, зачем — они не знают и не понимают, но существует какое-то неудобство, какой-то зов, который повелевает им шевельнуться, изменить положение, позу. Я делаю одно движение, другое. Я понимаю, что могу быть не только в неподвижности, но и в движении, в действии, и открываю различие между действием и бездействием. Действуя, двигаясь, я нахожу на полу темницы несколько ключей, затем в её стенах несколько дверей и на них замочные скважины... Но проходит ещё очень много времени прежде чем я, с помощью тех же смутных проблесков-воспоминаний, ухватываю связь между этими вещами и делаю попытки совместить ключ с замком. Через какое-то время мои попытки увенчиваются успехом и я оказываюсь в другой, более просторной и светлой комнате, в стенах которой ещё больше дверей, а на полу разбросано ещё больше ключей. У меня уже есть некоторый опыт, некое знание, и я начинаю применять его, но вновь-таки не сразу — я ведь достиг большей свободы и некоторое время удовлетворён новой камерой, в которой к тому же светло и я обнаруживаю различие между светом и тьмою, и есть какие-то вещи, которые привлекают меня и удерживают от дальнейшего стремления вперёд, от поисков выхода наружу. Я ещё не осознаю ни этого “вперёд”, ни этого “наружу”. Наконец, я удовлетворяюсь всеми вещами этой комнаты и попадаю в соседнюю, затем в следующую и т. д. В каждой из них ещё больше дверей, ещё просторнее, ещё больше различных притягательных вещей. И я задерживаюсь в каждой из них на тот или другой промежуток времени, но потом все же двигаюсь дальше.

Я уже начинаю действовать целенаправленно: я не только подбираю ключ к некоей двери и вхожу туда, но сперва заглядываю внутрь, что там, лучше ли, привлекательнее ли обстановка, больше ли “сокровищ”? Выбрав ту, которая мне больше по нраву, я перебираюсь в неё, а из неё в другую, ещё более богатую, и дальше... И вдруг оказываюсь в такой, все двери которой ведут лишь в одну комнату — в ту, которая была второй или третьей на моем пути...

Мне, обогащённому опытом мира, знанием о том, что в нем есть “лучшие” камеры, не хочется возвращаться в неё, она кажется мне теперь грязным, противным подземельем, но откуда-то появляется чудовище, которое загоняет меня туда. И я оказываюсь у “разбитого корыта”, и вынужден начинать все сначала. От страха перед чудовищем многие из приобретённых мною знаний я позабыл, но многое и помню. Проблески воспоминаний усиливаются, становясь ярче, и моё движение вперёд становится более осмысленным, осознанным.

Я начинаю свой путь сызнова, стараясь выбирать другие двери, избежать встречи с чудовищем и иных неприятных “сюрпризов”. Тем не менее полностью избегнуть таких вынужденных возвращений в прежние или подобные им камеры мне пока не удаётся, однако, с каждой новой попыткой, я продвигаюсь все дальше.

А в это время среди обнаруживаемых мною “сокровищ” появляются и такие, как власть, богатство, роскошь, которые влекут за собой злобу, алчность, жестокость...

Лишение этих “сокровищ” причиняет мне страдания, короче, вступает в полные права привязанность к этому миру, миру форм.

Чем дальше я продвигаюсь вперёд, тем суровее, коварнее, беспощадней становятся испытания и искушения, тем больше я наказываюсь за свои ошибки, тем сложнее и труднее мне двигаться дальше. Мне дают великую любовь — и лишают её, дают — большую силу и богатство, великую власть — и делают больным и нищим рабом. Много дают — и много отнимают, меня бьют по самым больным местам. Но как раз это и имел в виду Соломон, когда говорил: “Кому много дано — с того много и спрашивается”. И в этих же словах заключено и иное: “С кого много спрашивается — тому много и дано”. Мудрому следует думать именно так...