Она достала из другого кармана короткий кинжал, с искривленным полумесяцем лезвием, выточенным из такого же мутно-голубого камня. Посмотрела на Катю сурово и решительно.
У той от ее взгляда что-то оборвалось внутри, руки задрожали.
«Мне надо сейчас ей раны промыть? Перебинтовать? Швы накладывать?» — в панике завертелись в мозгу лекции по ОБЖ5
.Чтобы как-то спрятать выплескивавшийся наружу страх, и волнение, девочка закрыла глаза. Как двери переполненного лифта. Не помогло: волнение все нарастало. Еще чуть-чуть и захочется в туалет. Она почувствовала легкое прикосновение.
— Сядь рядом, — Катя подчинилась, с усилием открыв, наконец, глаза. — Сейчас слушай внимательно. Возьми вот это. — Енисея протянула ей в холодные ладони кусок ткани, Катя его развернула: чистая рубашка, с тонкой алой каймой по горловине и подолу. — Когда скажу — переоденешь ее. Поняла? И не бойся ничего.
Она плотнее придвинулась к лежащей Ярославе, и затянула низким, шелестящим голосом:
— Маара день, Маара ночь, Маары сила словно дождь, соль степей и холод гор. Призываю тебя из Безвременья. Силу лютую остуди, рану черную затяни семью нитями золотыми, безразрывными, бесприметными. Забери себе змия проклятого, сотвори с ним расправу десятую, чтоб не знал, не гадал, не ведал, где судьбу Ярославы иссечь.
Наговаривая так, она водила каменным ножом над Ярушкиными ранами, почти касаясь окровавленной плоти, движением руки повторяя то, как они были нанесены, только в противоположном направлении, как будто затягивая разорванные ткани.
Мутно-голубой кристалл издавал при этом один и тот же высокий, утробный, звук, а кристаллы ожерелья вторили ему легким перезвоном тысяч колокольчиков.
Забыв о страхе, Катя сидела как зачарованная.
В тех местах, где лезвие соприкасалось с плотью, от ран поднимался бело-синий пар. На ее глазах кровь переставала сочиться сквозь широкие порывы тканей, раны, повинуясь движениям руки, медленно затягивались, оставляя лишь тонкие неровные беловатые шрамы. Но незаметно исчезали и они.
Единственное, что носило следы недавнего увечья — разорванная в клочья и окровавленная рубаха. Да сама Ярослава, так и не пришедшая в себя.
Тогда Енисея перевернула нож, взяв его лезвие в руку, и с легким нажимом провела костяной рукоятью вдоль Ярушкиного позвоночника. Та встрепенулась, изогнула дугой спину, вздохнула и ослабла.
Руки, все это время прикрывавшие голову, обмякли, и безвольно опустились на камни. Плечи вздрогнули и замерли, а голова мягко запрокинулась.
Сквозь бледные губы прорвался единственный вздох, и Ярослава замерла. Словно уснула.
— Она жива? — решилась спросить Катя. Голос дрожал, и, казалось, принадлежал кому-то другому.
Енисея устало взглянула на нее.
— Конечно, жива…
Потом она медленно, покачиваясь, отодвинулась от Ярушки:
— Теперь твоя работа, — и, не дожидаясь ответа, осторожно встала, нетвердыми шагами отошла к ближайшим камням, животом легла на них и тоже замерла.
Енисеи странно себя вела — то ли от колдовства у нее помутилось, то ли она была ранена, и скрывала это.
Катя поторопилась.
Дрожащими пальцами, она нащупала узелок Ярушкиного пояса, потянула его, аккуратно развязала. С рубашкой она решила не церемониться — спасать там, на ее взгляд, было нечего, — поэтому она просто разорвала ткань вдоль спины, вынув худенькие Ярушкины руки из рукавов.
Надевать предложенную Енисеей рубашку оказалось гораздо сложнее: она была узкая, из плотной неэластичной ткани. Но кое-как Катя справилась и с этим.
— Вот, — довольно пробормотала она, подвязывая Ярушке пояс.
Разорванную рубашку она сложила чистой стороной вверх так, чтоб из нее получилось что-то вроде валика, и подложила его подруге под голову.
Енисея не шевелилась.
Катя к ней подбежала: та была холодна и тяжело дышала. На лбу выступили крупные капли пота. Ее била мелкая дрожь.
— Енисея, — шепотом позвала Катя. Та не отозвалась.
Катя стремглав бросилась к камням, за которые ушли ребята.
Истр что-то вытачивал из мелкой деревяшки, найденной им, видимо, тут же. Олеб был бледен, и не сводил глаз от входа. Так что стоило Кате появиться, он сразу подскочил:
— Как она? — с волнением спросил он.
Катя немного смутилась.
— Нормально, спит еще, — растерялась она, — Енисея просто умница, она ей все раны заживила…
— Хорошо, но я о Енисее спрашивал — как она?
Катя смутилась еще больше. В начале она подумала, что оказалась случайным свидетелем проявления симпатии этого светловолосого богатыря к своей подруге, но тут оказалось, что он имел ввиду другую… Двойной конфуз.
— Не знаю… Я поэтому и пришла за вами. По-моему, ей плохо…
Оттолкнув ее, Олеб выскочил из-за камней, и бросился к лежащей на камнях Енисее.
Он внимательно осмотрел ее, подхватил на руки, и бережно перенес за камни, в укрытие. Катя и Истр, вместе, осторожно перенесли туда же Ярославу, уже начавшую немного приходить в себя. Олеб вытащил из сумки деревянную фляжку, поднес ее к губам Енисеи, влил несколько капель в полуоткрытый рот.
Девушка коротко вздохнула.