Посол. Разорванный остров

Хотя протокол заключительного этапа завершения переговоров дозволял высоким договаривающим сторонам зачитывать и слушать согласованный текст, не вставая с места, канцлер Горчаков не утерпел, и уже на второй фразе внушительно поднялся из кресла. Торжествующе поблёскивая стёклышками очков, отражающих свет многочисленных свечей, он медленно зачитывал текст, привычно делая между фразами паузы и прислушиваясь всякий раз к бормотанию переводчика Уратаро Сига, повторяющего положения договора главе японской делегации, Чрезвычайному и Полномочному Послу Японии в России Эномото Такэаки.

Сам посол тоже сохранял приличествующее торжеству момента выражение значительности на лице, несколько обрусевшему за год пребывания в России. Директора Азиатского департамента МИДа Петра Николаевича Стремоухова, сидящего через стол напротив Эномото и пытающегося от скуки определить эти приметы обрусения, вдруг осенило: да всё из-за густых бакенбард, заботливо отращённых послом за последние несколько месяцев! Сбрей-ка этакие пушистые украшения лица, убери добродушно-величественные брыли со щёк, да небольшой хохолок со лба – и снова из-под «русской маски» выглянет невозмутимый и загадочный азиат…

От фривольности неподобающих моменту мыслей Петра Николаевича вдруг повело на улыбку – и тут же он поймал на себе острый цепкий взгляд посла. Словно прочитав его мысли, Эномото, до сего момента сидящий неподвижно, вдруг, словно невзначай, рассеянным жестом поднял левую руку ко лбу. А далее, в упор глядя на Стремоухова, резко прижал и несколько оттянул назад хохолок волос на голове, прищурил глаза до щелочек и даже несколько оскалился, растянув тонкие губы. А при виде невольного изумления на лице директора мгновенно убрал и руку, и улыбку-оскал. И чуть заметно подмигнул: знаю, мол, о чём думаешь!

Более широкую невольную улыбку от мальчишеской выходки посланника Петру Николаевичу пришлось старательно прятать в платок.

А Горчаков, не замечая этой мимической сценки, продолжал торжественно вещать:

– Статья шестая. В уважение выгод, проистекающих от уступки острова Сахалина, Его Величество Император Всероссийский предоставляет: первое – японским судам право посещать порт Корсаков без платежа всяких портовых и пограничных пошлин, в продолжении десятилетнего срока. Второе: японским судам и купцам, для судоходства и торговли в портах Охотского моря и Камчатки, а также рыбной ловли в этих водах и вдоль берегов, те же права и преимущества, которыми пользуются в Российской империи суда и купцы наиболее благоприятствуемых наций…

Чрезвычайный и Полномочный Посол Японии, доказав мимоходом русскому коллеге-дипломату Стремоухову свою внимательность и способность к физиономистике, продолжал делать вид, что внимательно слушает русского канцлера и перевод положений Трактата на японский язык. Мыслями же он витал далеко и от переговорной залы МИДа, и от Петербурга вообще.

Нет, посол не был легкомысленным человеком. И нынешняя его рассеянность проистекала отнюдь не из пренебрежения интересами своей далёкой родины, которые в принципе могли бы пострадать от малейшей неточности или двусмысленности в тексте Трактата, под которым он через несколько минут от имени Японии поставит свою подпись. Эномото был уверен: неточностей и двойного смысла в международном документе нет. И никто и никогда не упрекнёт его за это.

…Долго, без малого год, он обсуждал с русскими различные варианты решения Сахалинского вопроса. Гораздо больших усилий потребовала напряжённая работа по согласованию нюансов, а паче чаяния – древняя, как сама история мировой цивилизации, дипломатическая игра взрослых и умудрённый опытом людей. Надо было озабоченно хмуриться при озвучивании самых выгодных и приемлемых для своей страны предложениях русских – чтобы тут же, в соответствии с правилами «игры», попытаться получить ещё более значимые преимущества. Зная при этом, что партнёры по переговорам никогда не поступятся большим. Зная, что русские играют по тем же правилам, что и японцы.

Эномото очень устал за этот год. Устал не только душевно – со временем постоянное мыслительное напряжение перетекло в физическую усталость. Он никогда ранее не постигал дипломатию как науку и искусство, однако способность учиться новому сохранилась у него ещё со времён шестилетнего голландского «университета». Анализируя причины своей усталости, вице-адмирал пришёл к выводу, что её истоки в другом – в постоянном напряжении и необходимости быть готовым к любой неожиданности.