Посол. Разорванный остров

– Так-так-так! – лукаво прищурился Горчаков. – Не сомневаюсь, что этим человеком была женщина! Ну, тогда всё понятно, господин посол! И его величество, несмотря на всё его очевидное огорчение вашим отказом, тоже поймёт, не сомневаюсь!

– Вообще-то я не женат, господин министр, – заметил Эномото. Он вовсе не хотел отрицать версии некоего романтического приключения, которую сам же не так давно и запустил. – Но я не сказал, что это женщина! Кстати, хотел посоветоваться с вами, господин канцлер: моя… мой знакомый просто обожает фрукты, которых в это время в Петербурге, наверное, не так просто найти. Может, вы посоветуете мне – к кому я мог бы обратиться? Какие-нибудь частные теплицы, зимние сады. Деньги значения не имеют, ваше сиятельство!

– Ну, ещё бы! Когда хочешь угодить женщине, ничего не жалко! И не пытайтесь надуть старика! – рассмеялся канцлер. – Впрочем, храните вашу тайну сколько вам будет угодно! А вот насчёт фруктов в майском Петербурге – это проблема, мой дорогой посол! Боюсь, что их можно раздобыть только в оранжереях его величества…

– Тогда я снимаю свой вопрос, ваше сиятельство!

– Ладно, я попробую поузнавать, господин Эномото. Не обещаю, но попытаюсь. Скажите только, когда точно вы собираетесь уезжать? И где живёт этот ваш человек, дорожный знакомый? Помнится, зимой, выправляя подорожный лист на двухнедельную отлучку, вы проставили там конечным пунктом какой-то городишко на юге Привисленского края? Не туда ли снова засобирались, господин вице-адмирал?

Старый хитрый лис Горчаков, задавая этот вопрос, знал на него ответ. Знал и то, что уже после осенней берлинской поездки японский посланник стал получать из Петроковской губернии[81]

письма в надушенных конвертах с маленькой графской короной в углу. А через несколько месяцев, зимой, на период очередного тайм-аута в переговорах, Эномото поставил российский МИД в известность о необходимости кратковременного выезда в город Ченстохов одноименного уезда означенной губернии.

Общеизвестно, что личной жизни у дипломатов, аккредитованных в чужой стране, практически не бывает. Не было ничего удивительного и в том, что соответствующий департамент МИДа взял на заметку новый контакт японского посланника. Осторожно, памятуя о резком демарше Эномото относительно присмотра за ним, адресата проверили. Им, вернее, ею, оказалась младшая компаньонка графини Порезович, некая Эмилия Бартю.

Не понаслышке зная о том, что вся почта дипломатов проходит через «чёрный кабинет» почт-директора Главного Петербургского почтамта господина Шора, Горчаков обратился к Александру с просьбой быть личным цензором переписки японского посланника. Сам он, по положению, доступа к этому секрету империи не имел, и, адресуя просьбу государю, рассчитал всё наперёд. Канцлер не желал никаких осложнений с японским дипломатом и опасался непредсказуемой реакции Эномото в случае, если тот узнает о перлюстрации его писем.

Его расчёт полностью оправдался: лично просмотрев два-три письма из Ченстохова, Александр распорядился вычеркнуть японского посланника из цензорского «алфавита»[82]

– поскольку «оное действо совершенно неприменимо к Эномото Такэаки по соображениям деликатности». На самом же деле и Горчаков, и Александр испытывали к японцу неловкость – по причине того, что виновник гибели секретаря посольства Асикага так и не был найден.

Эномото усмехнулся:

– Да, господин канцлер, именно туда! Хотя вишнёвые сады города Ченстохова мало напоминают цветение сакуры в моей Японии, всё же хочется на них поглядеть.

– Так, может, снабдить вас рекомендательным письмом к генерал-лейтенанту Каханову[83]

? – озаботился Горчаков.

– Спасибо, ваша светлость! – отказался Эномото. – Мой визит в Ченстохов – совершенно частный вопрос, и я не желаю, чтобы губернатор ежедневно присылал ко мне порученцев в заботе о состоянии моего здоровья или для скрашивания моего досуга.

– Ну, как знаете, как знаете, господин вице-адмирал! В таком случае, давайте-ка подойдём к другим гостям!

* * *

Ровно через неделю после завершения переговоров и торжественного приёма в его честь Чрезвычайный и Полномочный Посол Японии Эномото Такэаки сошёл с поезда на станции Ченстохов и всей грудью вдохнул необычайно чистый воздух, совершенно не похожий на столичный. Непохожим на столичные железнодорожные экспрессы, правда, был и местный поезд, состоящий исключительно из вагонов 3-го класса. В вагонах отчаянно дуло и сквозило, в буфетных заведениях на станциях можно было купить лишь местную водку и ядовито-чесночную колбасу. За кипятком Чрезвычайный и Полномочный Посол бегал, как и прочие непритязательные пассажиры этого поезда, в станционные кубовые. При этом он отчаянно боялся, что за время его отсутствия багаж могут «попереть». Больше всего Эномото не хотелось потерять корзинку, содержимое которой он заботливо замотал в башлык от зимней шинели.