30 сентября 1878 года, почти через два месяца после отъезда из Санкт-Петербурга, экс-посол Эномото Такэаки добрался до Владивостока. Несмотря на то что последнюю часть пути он сделал по реке, без изнуряющей тряски почтовых тарантасов, Эномото чувствовал себя вымотанным.
В гостинице «Европейская» его ждал специально прибывший из Японии для встречи чиновник внешнеполитического ведомства. Он предоставил Эномото список пароходов, отправляющихся в ближайшее время в японские порты, а также несколько визитных карточек русских чиновников, желающих засвидетельствовать своё почтение.
— Завтра. Я желаю уехать завтра же, — коротко распорядился Эномото, бросив взгляд на список пароходов.
— Но, ваше высокопревосходительство, это невозможно! — запротестовал было японский дипломат. — 2 сентября городской голова Владивостока даёт приём в честь вашего прибытия!
— Завтра! — повторил вице-адмирал. — А сейчас, простите, я хотел бы отдохнуть. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне доставили сюда почту, которая, возможно, пришла на моё имя из Петербурга…
Никакой почты Эномото, разумеется, не ожидал: его путешествие из Северной столицы России происходило со скоростью почтовых отправлений. А несколько телеграфных сообщений из Петербурга догнали его на почтовых станциях в пути следования. Вице-адмирал просто хотел побыстрее остаться один. Но без протокольных вопросов, будь они неладны, никак не обойтись. И вице-адмирал жестом попросил пятившегося чиновника задержаться.
— Каково здоровье императора?
— Благодарю, — чиновник просиял, будто именно он только что вылечил пациента от тяжкого недуга. — Господин вице-адмирал, его величество пребывает во здравии.
— Как давно я не был на родине, — вздохнул Эномото. — Наверное, там многое изменилось… Что нового в правительстве? Министр Тэрадзима? Курода Киётаки?
— Они с нетерпением ждут вашего возвращения, ваше высокопревосходительство, — снова поклонился чиновник. — Не сомневаюсь, что они оценят ваше стремление как можно скорее вернуться в Японию!
— А военный министр, господин Сайго Такамори? — Эномото заставил себя произнести это имя непринуждённо, не меняя почтительного выражения лица. — Он по-прежнему в Кагосиме? Не пожелал вернуться в Токио?
Чиновник опешил:
— Сайго Такамори? В Кагосиме? Разве вы не знаете, господин вице-адмирал? Впрочем, в японских газетах про это не писали. И от иностранных газетных репортёров эту позорную новость, кажется, удалось скрыть.
— О чём вы говорите? — в свою очередь, удивился Эномото.
— Неужели вас не информировали по линии министерства внешних связей даже о Сацумском мятеже? — недоверчиво спросил чиновник. — О мятежнике и государственном преступнике Сайго Такамори, имевшем дерзость возглавить восстание против императора Мэйдзи?
Эномото горько усмехнулся: всё повторяется! Когда-то и он был назван мятежником, когда-то и он, в противовес императорской власти, создал и возглавил на Эдзо «Самурайскую республику».
— Видимо, не сочли нужным, — произнёс он вслух. — Прошу вас, сядьте и расскажите мне всё!
— Но вы желали отдохнуть с дороги, ваше высокопревосходительство, — попытался увильнуть чиновник.
Его поразило то, что никто не счёл нужным проинформировать столь высокопоставленного сотрудника дипломатического ведомства о событии, едва не перевернувшем историю страны. И он, для страховки, хотел бы проконсультироваться по этому поводу с вышестоящим начальством.
— Отдых подождёт! Садитесь! — распорядился Эномото. — Я слушаю вас!
— С чего начать, господин вице-адмирал?
— То, что происходило в стране до марта 1874 года, я знаю. Правительственные реформы были всеохватны и далеко не всем пришлись по вкусу. Сайго вышел из правительства, сохранив пост военного министра. Самурайская школа, созданная им в Кагосиме, ещё в то время притягивала к себе недовольных лишением пенсий и привилегий самураев. Очевидно, эта школа и стала ядром восстания?
— Да, но произошло это лишь в прошлом году, господин вице-адмирал! Сегодня многие удивляются: почему никто не видел в этой школе источника бунтарской заразы? Ведь это было очевидно, ваше высокопревосходительство! Императорским указом повсеместно в Японии самураям запретили ношение оружия, в школе Сайго мечи были непременным атрибутом! Он словно бросал императору вызов! Он ненавидел императора и не скрывал этого!
— Насколько я знаю, Сайго никогда не был противником императорской власти как таковой, — заметил Эномото. — Если он кого и ненавидел, так это был конкретный человек, занявший трон, как считал Сайго, не по праву. Впрочем, это его вину как бунтовшика не умаляет, не так ли? Продолжайте, прошу вас!