Посол Урус-Шайтана

Когда все уселись за стол, пан Мартын, цокая от удовольствия языком, стал пробовать вкусные напитки и не менее вкусные блюда. Ему нравилось все: и наваристый борщ со свежей зеленью, и пшеничные пампушки с салом и чесноком, и гречневые блины со сметаной, и коржики с маком да мёдом…

— О, какая это роскошь, Панове! — басил он, запихивая в рот пышный гречаник, на котором густая холодная сметана белела как снег. А запивая еду ароматной сливянкой, жмурил от восхищения глаза, чмокал губами и мурлыкал, словно кот: — М-м-м! Сколько на этом свете живу, ничего лучшего не пил!

— Не спеши, пан Мартын, хвалить, — сказал дед Оноприй, вставая из-за стола. — Есть в нашем краю вещи и получше!

Он поковылял к погребу и вскоре вернулся с большим деревянным жбаном, наполненным по самый край золотистым напитком. Подал пану Мартыну полную кружку.

Спыхальский вдохнул резковатый, но приятный запах напитка и немного отхлебнул. Лицо его блаженно улыбалось, глаза закатились под лоб.

— О пан Езус, какое великолепие! — И не отрываясь осушил кружку до дна. — Что это, пан Оноприй?

— Мёд, пан Мартын… Варёный мёд.

— О, так это же райский напиток! Налейте, пан Оноприй, ещё едну кружку, чтоб как следует распробовать.

После обеда, который, собственно говоря, можно было назвать ужином, ибо затянулся он до сумерек, запорожцы со Спыхальским побрели к риге, спать на сене, а Арсен ещё долго разговаривал с родными, с Младеном, Якубом и Златкой.

— Значит, снова война, Арсен? — спросил воевода. — Сегодня прискакал гонец — всех, кто владеет оружием, призывал в войско.

— Вскоре ожидаем Кару-Мустафу.

— С ним, наверно, появится и Гамид. Жаль, я ещё не могу сесть на коня. А то бы смог разыскать его среди турецкого войска!

— Тебе, воевода, рано об этом думать… Если поможет бог, то и я его найду! А там уж ведомо, что с ним делать!

— Должно быть, и Ненко прибудет на Украину, — вставил Якуб. — А не поехать ли и мне под Чигирин?

— Нет-нет, — горячо возразил Арсен, — тебе, Якуб, надо оставаться в Дубовой Балке… Кто же иначе вылечит воеводу?.. К тому же и я с товарищами надеюсь в случае ранения воспользоваться твоими услугами. Все мы ходим под богом, и если что случится, приползём на хутор, как медведь к родной берлоге.

— Арсен правильно говорит, — согласился Младен. — Нам с тобою, Якуб, ещё рано выбираться из Дубовой Балки… Но как только я твёрдо стану на ноги, поеду в Болгарию. Верю: не все мои соколы погибли! Хоть кто-нибудь живой остался — мы снова поднимем людей против поработителей! Вновь содрогнётся Планина, зашумят горные потоки, всколыхнётся вся болгарская земля! Пусть поначалу мало нас будет, но мы согреем сердца болгар сиянием надежды, пробудим в них уснувшие силы и стремление к свободе!

Хотя Младен был истощённый, худой и почти весь седой, сейчас он выглядел значительно лучше, чем в пути через Валахию. А тёмные глаза, когда зашла речь о борьбе с османами, заискрились неугасимым огнём и молодецкой силой.

Звенигора невольно залюбовался старым воеводой, его высоким открытым лбом, серебристым чубом, который он откидывал назад привычным жестом, залюбовался всем его мужественным и гордым обликом.

Спать легли поздно вечером.

Арсен заснуть не мог. Тихо, чтоб не разбудить товарищей, встал со свежего лугового сена, открыл плетённые из лозы двери и вышел из риги.

Ночь была тёплая, лунная. Прямо перед двором чернел на горе дремлющий лес, а где-то за ригой, в пойме Сулы, завели свой концерт неутомимые лягушки. Их глухое — на тысячу ладов — кваканье заполняло всю долину, в которой раскинулся хутор, и эхом отдавалось в древнем лесу.

Арсен перешёл двор и остановился у крыльца. Здесь его словно ждали. Скрипнула в сенях дверь, из тьмы возникла маленькая белая фигурка.

— Златка!

Девушка спорхнула с крыльца, как птичка. Сложив на груди тонкие белые руки, молча остановилась перед казаком. Арсен нежно обнял её, чувствуя, как от волнения у него перехватывает дыхание.

— Златка!

— Как я ждала тебя, Арсен!

— Я тоже, милая, так ждал этого часа!

— Но завтра ты уже уедешь?

— Должен, любимая. Надвигается война.

— Я опять буду ждать тебя.

Он нежно пожал её руки, ещё крепче прижал к себе и медленно повёл со двора. На улице повернули направо и не спеша пошли по холодному спорышу117 навстречу луне.

5

Запорожцы въехали в Чигирин по Черкасской дороге через Калиновый мост.

Как изменился город за эти дни! Тысячи русских стрельцов и украинских казаков наводнили улицы и площади. На валах кипит работа: чинят палисад, складывают штабелями мешки с землёй для заделки проломов в стене, устанавливают пушки. К Калиновому мосту спешат с домашним скарбом горожане — те, кто не может с оружием в руках защищать город, они торопятся за Днепр. Проносятся на конях гонцы. Звучат приказы и распоряжения старшин, зачастую подкрепляемые крепким словом. Под огромными закопчёнными котлами пылают смолистые дрова, привезённые из Чёрного леса, — кашевары готовят обед. Шум, гам, крики. Но на всем лежит печать тревоги и беспокойства. В этом шуме и гомоне почти не слышно весёлых выкриков и смеха.