Посол Урус-Шайтана

— Ты уже старый, бай Станко, а ведёшь себя, как неразумный подросток. Ай-ай-ай! — произнёс Гамид спокойно. — Твоё упрямое молчание свидетельствует не в твою пользу. Неужели тебе так хочется, чтобы мы переломали тебе ноги, вырвали язык и выжгли глаза? Не вынуждай нас делать это. Скажи, куда делся Сафар-бей?

— Не знаю, ага, — прохрипел бай Станко.

— Но ведь следы ведут на твой двор, мерзкий гяур! Как же ты можешь не знать?

— В который раз говорю: аллах свидетель, не знаю, куда делся Сафар-бей.

— Тогда говори, где искать Якуба? Не будешь же ты лгать, что незнаком с этим разбойником!

— Впервые слышу это имя.

— Не говори глупостей! Якуб вечером зашёл к Сафар-бею с улицы. Его видел аскер Кагамлык. Но оттуда он не выходил. Не трудно догадаться, какой дорогой разбойник или разбойники, выкрав агу, покинули дом. Тут не обошлось без твоей помощи, старая собака!

— И все же я не знаю никакого Якуба, провалиться мне в пекло, если вру!..

Гамид потерял терпение. Он крикнул:

— Абдагул, всыпь этому ишаку ещё! Может, он поумнеет и вспомнит то, о чем с таким упрямством старается забыть!

Верзила Абдагул вышел на середину комнаты, смахнул рукавом пот со лба. Вновь засвистел батог. Страшная боль исказила лицо старого болгарина.

— Изверги!.. — прошептал несчастный. — Сил больше нет терпеть…

Гамид подал знак прекратить пытку.

— Ну, говори!

— Дайте воды.

Кагамлык поднёс к запёкшимся, обкусанным губам старика кружку воды. Бай Станко с жадностью припал к краю. Утолив жажду, помолчал. Затуманенным взором смотрел на мрачное сытое лицо спахии.

— Я жду, — процедил Гамид. — Куда делся Сафар-бей?

Станко сплюнул из разбитого рта кровь, отрицательно качнул головой. Лицо его распухло от побоев, туго связанные руки одеревенели. Он терял последние силы. Если бы не верёвка, которой он был подвязан к потолку, он не устоял бы и минуты на ногах.

— Я его… в глаза не видал, ага.

— Брешешь! Ты с Якубом выкрал его!

— Клянусь, я не имею чести быть знакомым ни с каким Якубом!

— Невелика честь знаться с разбойником… Да не крути: ты превосходно знаешь Якуба! Скажи только, где он? Куда вы дели Сафар-бея?

— Напрасно пытаешь меня, ага. Мне ничего не известно ни о Сафар-бее, ни о Якубе…

Тихий, спокойный ответ Станко вконец разозлил Гамида.

Проклятый гяур! В чем только душа держится, а правды не говорит! Но он развяжет язык упрямому гайдутину! Должен развязать и допытаться, куда делся Сафар-бей, даже если пришлось бы замучить до смерти не одного, а тысячу болгарских собак! На это у Гамида были серьёзные причины.

О таинственном исчезновении Сафар-бея он узнал сегодня утром, вернувшись из Загоры от беглер-бея. Известие ошеломило спахию. Несмотря на то что почти год между ними были напряжённые, даже враждебные взаимоотношения, Гамид не спускал глаз с молодого аги и очень волновался, когда тому приходилось сталкиваться с опасностью. Дело в том, что Гамид был очень суеверен. А много-много лет назад, когда он с детьми воеводы Младена подъезжал к Загоре и, уставший, отдыхал на камне у дороги, к нему неслышно, как тень, подошла старая цыганка. Её тусклые чёрные глаза впились в его лицо.

«Позолоти руку, добрый ага, и я расскажу все, что случилось с тобой в жизни», — прокаркала старуха.

Гамид хотел было прогнать её, но цыганка отгадала его намерение и вцепилась смуглыми скрюченными пальцами в рукав:

«Не прогоняй, ага!.. Вокруг тебя кровь, много крови. Мрачные думы бороздят твоё чело… Я не буду говорить о былом… Позолоти, красавчик, руку, и я поведаю тебе, что ожидает тебя впереди. Не пожалей для бедной цыганки куруша…»

Гамид заколебался. Будущее его пугало. Сказанные цыганкой наугад слова о крови заставили его вздрогнуть. Может, и вправду старая ведьма провидит будущее?

Он вытащил из кармана куруш. Цыганка с жадностью схватила монету, запрятала в густые складки пёстрого одеяния. Быстро разложила карты.

«Будущее твоё светло, добрый ага, — снова прокаркала она. — Выпадает тебе богатство и длинная дорога. И почёт, и уважение. Ожидал тебя тяжёлый удар, но ты счастливо избежал его. А ещё имеешь ты большой интерес в детях. Они не кровные, не родные тебе, ага, но тесно связаны с твоей судьбой. Настолько тесно, что я даже боюсь говорить…»

«Говори, старая!..» — прикрикнул встревоженный Гамид.

«Позолоти руку, счастливчик!»

Он бросил ещё одну монету. Цыганка посмотрела на него тусклым взором, проскрипела:

«Далеко стелется твоя дорога, счастливчик. И все время рядом с тобой идут по ней двое. То они отходят от тебя, то снова приближаются: дороги ваши пересекаются, как морщины на моем лице. И вот что дивно: даже смерть твоя зависит от смерти одного из них…»

Гамид посерел. Голос его задрожал:

«Тех детей?»

«Тех, что сопутствуют тебе, ага…»

Цыганка исчезла так же неслышно и незаметно, как и появилась. А Гамид ещё долго сидел на теплом камне, потрясенный услышанным. Со страхом смотрел на чёрное одеяло, под которым лежали укутанные, а вернее, связанные дети воеводы. Тьфу, шайтан! Неужели его судьба теперь зависит от участи гайдутинских последышей? Неужели для того, чтобы продлить свою жизнь, он должен радеть и о них?..