Посол Урус-Шайтана. Фирман султана

На стенах было жарко. Освещённые заревом пожаров, янычары, как чёрные призраки, поблёскивая саблями и ятаганами, лезли вверх, как тесто из кадки. Стрельцы и казаки-сердюки еле успевали сбрасывать их вниз. А по лестницам быстро поднимались другие и немедленно вступали в бой.

Роман Воинов схватил тяжеленную корзину с камнями, высыпал на головы нападающих. Несколько янычар сорвались с лестницы и с криком полетели на тех, кто подпирал их снизу. Кто-то сыпанул ведёрко песку прямо в черные, выпученные от страха глаза, в разинутые рты, что кричали своё страшное «алла». Звенигора вскочил на каменный парапет и саблей рубил бритые головы, вытянутые вверх руки с кривыми ятаганами.

Кузьма Рожков и Грива схватили толстый деревянный рожон с рогачом на конце, подцепили им лестницу и вместе с десятками янычар оттолкнули от стены. Лестница описала огромный полукруг и грохнулась на землю. Крики боли и ужаса донеслись из кровавой полутьмы…

Всюду на стенах шла ожесточённая резня. Дрались кто чем мог: саблями, пиками, ятаганами, стреляли из пистолетов и мушкетов, кидали камни, сыпали песок, лили горячую смолу, били по головам, рукам, спинам тяжёлыми рожнами. Крики, брань, стон и хрипение умирающих, посвист сабель, глухие удары тарана в ворота, нестройная стрельба — все это одним нечеловеческим рёвом катилось с Чигиринской горы в тревожную тёмную ночь.

Судя по тому, с какой яростью турки шли на приступ, было ясно, что Кара-Мустафа задался целью взять сегодня не только город, но и замок. Не жалея людей, он гнал всё новые и новые штурмовые отряды на стены замка.

Защитники потеряли чувство времени и реальности. Им казалось, что бой длится очень долго, всю ночь, хотя ещё было далеко до полуночи. Казалось, что этому аду никогда не наступит конец. Ни усталости, ни страха никто не ощущал. Отчаянный порыв, охвативший всех, желание во что бы то ни стало отстоять родные стены придавали воинам свежие силы и невероятную стойкость. Даже тяжело раненные, кто ещё держался на ногах и имел здоровую руку, чтобы рубить врагов, дрались наравне со всеми.

Тяжелее всего было защитникам южной башни. Турки направили против неё главный удар. Уже сотни вражеских трупов устелили залитую кровью землю, и янычары мостили из них ступени, по которым взбирались вверх. Их рубили, стреляли, они падали назад на эти ступени, и их, ещё тёплых, полуживых, топтали ноги пока ещё живых товарищей.

В одной из горячих стычек, когда турецким аскерам удалось взобраться на стену и завязался ожесточённый бой, был ранен Роман Воинов. Дрались в такой тесноте, почти вплотную, что убитые не могли упасть и качались меж бойцами, как живые. Один из таких убитых янычаров навалился сзади на Романа, и казак, думая, что турок хочет схватить его, отвернулся на миг от противника, с которым сцепился врукопашную, тот немедленно этим воспользовался и его сабля опустилась на голову дончака.

Роман охнул и пошатнулся. Кровь залила глаза.

Его подхватил Звенигора, оттащил назад. Сердце Арсена сжалось от боли, когда он увидел, как мертвенная бледность разливается по лицу товарища.

— Роман, брат! — закричал изо всех сил.

Роман слабо улыбнулся.

— Это ты, Арсен?.. Я почему-то не вижу тебя.

Звенигора вытер ему кровь с лица. Потемневшие глаза Романа заблестели от радости: он увидел Арсена, который склонился над ним.

— Перевяжи меня, — прошептал тихо. — И я сейчас встану.

— Постой-постой! Куда тебе! — Арсен рванул на себе сорочку, туго обвязал Роману голову. — Иди вниз. Я помогу… Пошли!

Но Роман отказался.

— А ты пошёл бы?.. Нет, Арсен, наше место тут! Глянь, как напирают, проклятые!

Он медленно поднялся и сжал в руке саблю. Шагнул вперёд. Звенигора покачал головой и двинулся за ним…

В полночь стало ясно, что турецкая атака выдыхается. Ещё гремели выстрелы, лезли на стены янычары, блестели в кровавом свете пожарищ сабли и хрипели умирающие, но уже у врага не было того порыва, как с вечера. Люди устали. Аскеры не так быстро лезли по лестницам, как-то вяло били саблями и, что более всего поражало, перестали кричать своё назойливо-дикое, протяжное «алла».

В это время к генералу Гордону подбежал молодой сердюк. Он был потный, задыхающийся, без шапки.

— Господин генерал, господин генерал!

— Ну, что тебе? — повернулся к нему Гордон.

— Приказ главнокомандующего князя Ромодановского…

— Что? Из ставки? Как ты сюда пробрался?

— Тайным ходом. Еле пролез…

— Какие же приятные вести принёс ты, казак?

— Главнокомандующий приказал немедленно вывести войска за Тясмин, а пушки и крепость взорвать, господин генерал! — И он подал пакет.

— Что? — выкрикнул генерал Гордон. — Ты в своём уме, казак?

Сердюк вспыхнул:

— Это приказ главнокомандующего…

Но разъярённый шотландец уже не обращал на него внимания. Быстро сломал восковую печать, пробежал глазами письмо Ромодановского. Гнев вздымал ему грудь.

— О святая Мария! Это же безумие! Мы здесь в состоянии ещё долго оказывать туркам сопротивление! Как можно сдать крепость, за которую пролито столько крови! Ну?.. Ведь ещё не остыли трупы наших товарищей! Янычары повсюду отбиты… Нет, нет, не верю! Это ошибка!