Посреди земли

— Терпеть не могу запах пачулей, — говорила Собослаи. — По запаху в квартире сразу можно судить о хозяине. У Блати все пахнет одной только пылью. Они говорят — от книг, но это запах пыли, книги-то все на открытых полках, столько денег получают, а застеклить не на что… Представьте себе, если бы я так же держала мое серебро… — Она подошла к горке и легко провела рукой по стеклу.

— И это все настоящее? — спросила Рожика, спускаясь.

— Все! Один к одному! Пока перечистишь, целый день уйдет.

— Да вы мне только скажите. Уж я их так начищу…

— О, нет, Рожика! — улыбнулась Собослаи. — Это уж я сама. Этого я никому бы не доверила. — Она подошла к окну, наклонилась к самой раме, послюнила кончик пальца.

— Там краска облупилась! — сказала Рожика. — Понапрасну царапать изволите. Пора бы уж и побелить рамы-то…

— Знаете, сколько бы я получила за все это, если бы продать решила? Столько денег сразу, пожалуй, мы с вами и не видывали, с тех пор как форинт в моде.

— Дак ведь для вашей милости это дороже стоит. — Рожика раздумывала, не спросить ли ей тринадцать форинтов вместо двенадцати. — Когда-нибудь это еще ой как пригодится вашей милости. Никого не слушайте.

— Я вас, Рожика, люблю. Вы от природы разумны. Пожалуйста, соберите пух под кроватью. И потом, еще пол на кухне… я, правда, дома никогда не готовлю, на ужин съем сухарик — и ладно, но эти так все изгваздают, просто сил нет смотреть… А какая была кухня! Белый с голубым кафель, встроенная мойка, и это в тридцать восьмом!! Стол покрыт этернитом…

— А что толку в разуме, милая барыня? — вопросила Рожика из-под кровати, наполовину под нею скрывшись и болтая в воздухе мясистыми, в красных пятнах ногами. — Коль в школе не учился, только на такое вот и годишься… Эх, ведал бы мой бедный отец, самостоятельный ремесленник, что на этакое растит меня… — Рука ее на что-то наткнулась. Она ощупала непонятный предмет. Вроде колечка. Повернулась набок, волнуясь, сунула находку в карман. — Ну вот, теперь чистота, загляденье прямо…

— Сейчас сварю вам кофе… но вы уж тогда вынесете заодно и мусор?

— Дак это я для вас просто так, не в службу, а в дружбу… Ох, вот только сбегаю на минуточку…

Она заперлась в уборной. Разочарованная, молча потрясла кулаком. Плоская формочка для пышек. Похоже, у старухи и нет драгоценностей. Эти затейливые серебряные чашки-плошки — все ее имущество. И разве ж речь о том, чтоб украсть или что… Вот только колечко бы для Тилдике, как подрастет…

А супруга доктора Собослаи тем временем тщетно искала кофе. Сосед запер от нее свой буфет. Хотя как уж распинался шесть лет назад: «Что наше, то и ваше, тетушка Хермина».

— Увы, Рожика, увы…

— Э, не беда! А вот ежели вам оно без надобности, так видела я в прошлый раз у вас лиф, в блестках весь… когда мы от моли вещи перекладывали. Тилдике три наряда нужно для экзаменов: будет танец Розы, потом венгерский чардаш и менуэт… Вот этот лиф для менуэта бы, может…

Рожика села на кухонный стул; круглый гребешок, державший волосы, ослабел, и они упали на ее взмокшее лицо, грязные бороздки пота потекли на грудь, в разрез платья.

— Что поделаешь, сердце у меня уж не прежнее… как перевалило за сорок, оно сразу чувствуется. Да еще парадное по ночам отпирать, вы не поверите, как это тяжко. И после всего слышишь о таких вот, как эти ваши, не знай кто…

— Что ж, — вздохнула Собослаи. — Я отдам этот лиф. Для вас не жалко. А вы хоть шкафчик кухонный помойте, это же раз-другой тряпкой провести, только и всего…

«А ведь она могла бы Тилдике завещать свое серебро, — вдруг осенило Рожику. — Ужо поспрошаю старьевщика. Что, как это музейские ценности».

— Ни в чем уж радости никакой не вижу, верите ли, вот только Тилдике… успехи ее. — Глаза Рожики увлажнились, она подалась на стуле вперед.

Собослаи взглянула на будильник.

— …Вот и давеча преподавательница ее хвалила. Если и дальше, мол, так пойдет, на будущий год переведут в группу успевающих… Балетные тапочки двух видов просила, для экзаменов белые и чтоб ленты крест-накрест, до коленок. — Она показала на собственной ноге, поверх забинтованной щиколотки. — Барыня милая, ну, чисто сказка! Да я и послала бы вам билетик на менуэт, если б пойти изволили. Родители должны продать по двадцать пять билетов, это вроде подарка к окончанию учебного года, да плата за обучение — два форинта в месяц. Как же вы думаете, чего ради я и надрываюсь так! А тут еще Фери, мой муж бывший, да вы его знаете, ваша милость, он снимал у вас хрустальную люстру, когда она уже наполовину оборвалась… словом, Фери все суется с уговорами: не надо, мол, да не надо, зряшные траты, не для этого он алименты платит. Завидуют. Очень завидуют, и в доме нашем живет учительница одна, пощупала как-то руки моей Тилдике, талию и головой покачала — фигура, мол, не балетная, а вы бы только посмотрели, как она пируэт тот выделывает… Нет, выучу ее, сама хоть с копыт долой!