Поставьте на черное

– Что значит «пока»? – оскорбленным голосом воскликнул Родин. – А новость? Главную новость узнать не хочешь? Или, может, опять по твоему радио все раньше меня сказали? А?

Делать было нечего, от Родина не отвертишься.

– Выкладывай свою главную, – проговорил я устало. – Радио я сегодня не слушал, конкурентов у тебя нет.

Слава радостно откашлялся и объявил медленно и торжественно:

– На-па-де-ние! Есть раненые.

– Чего-чего? – не понял я. – Какое еще нападение?

– Самое прямое, Яшка! – довольно сообщил Родин. – Вооруженное. Вчера была обстреляна книжная точка у Савеловского. Не та, что внизу в переходе, а та, что наверху… Представляешь, что теперь начнется?

Я очень хорошо представлял.

– Подробности, Слава, только не тяни. По моему голосу Родин живо догадался, что мне не до шуток, и выдал подробности. Нападающий был один, в маске и камуфляже. После выстрелов прыгнул в иномарку – и был таков. Один лоточник ранен в руку, другой контужен – стеллаж на него упал. Особых примет нападавшего никто не заметил. Заметили только, что мощный, как шкаф. А автомат – такой небольшой, современный такой. Нет, не «Калашников» десантный и вроде бы не «узи», какой-то другой…

– Ясно, – сказал я, стараясь не выдать Родину своих чувств. – Ценная информация. Теперь я в, курсе, благодарю. Ладно, пока.

– Яшка! – обиженно взвыл Слава. – А комментарий?!! Комментарии специалиста? Для газеты, Яшка, имей совесть!

– Слава, друг мой, – медленно и с нажимом проговорил я. – Комментировать для газеты я не буду. Выслушай и забудь. Ты не маленький и знаешь, что наезд на савеловцев без последствий не останется. И все знают. Значит, это не начало большого передела, а просто самодеятельность какого-то идиота. Воевать сейчас никто не хочет, да и не готов к войне никто, уж тем более останкинцы. И, кстати, Тарас тоже не готов. Если меня позовут на арбитраж, я постараюсь им это доказать.

– А тебя позовут? – жадно спросил Родин. Он уже однажды изъявлял готовность поехать со мной на такое толковище в качестве мальчика-ассистента. Мне тогда с трудом удалось втолковать ему, что арбитру шестерок не полагается.

– Надеюсь, – сказал я. – Раньше всегда звали… Ну, теперь я могу повесить трубку?

– Яш, погоди, будь человеком, – заныл Родин. – Я ведь умру от любопытства… Так кто, по-твоему, этот идиот, что стрелял? Ты ведь догадываешься, по голосу чувствую… Хоть приблизительно, хоть намекни…

– Ничего я не догадываюсь, – отрезал я. – Москва большая, дураков в Москве много. У каждого десятого дурака есть автомат. Не знаю, Родин, понятия не имею, отстань. В общем, спасибо и до свидания.

Я поскорее бросил трубку, чтобы не слышать родинского нытья. И еще потому, чтобы больше не врать своему приятелю. «Мало мне своих неприятностей, – подумал я с тоской. – Мало мне убийц на „Скорой“, мало мне „Тетриса“ и генерал-полковника. Теперь будьте любезны отправляться мирить гауляйтеров, полдня коту под хвост… Глаза бы мои не видели этих рож!»

Трубка опять легла на рычаг неплотно, но я нарочно минут десять ее не поправлял. Беда еще в том, что я действительно догадывался, кто был тот идиот с маленьким автоматом. Я очень хорошо запомнил фразы графа Паоло Токарева: «Это будет АКЦИЯ… Вы меня еще попомните!» Вчера я им не придал значения, а напрасно. Ведь именно граф говорил мне про пиратские его издания на савеловском лотке. И именно у графа такой шкаф-телохранитель с автоматом «ингрем» под мышкой. Боже ты мой, да он не просто идиот. Он идиот в кубе, в десятой степени. Еще один неуловимый мститель на мою голову. И, самое смешное, мне ведь и его придется спасать. Они ведь на кусочки разорвут графское отродье вместе с телохранителем его, если узнают… О, мама миа, будет ли у меня покой в этой жизни? Или только в следующей, когда я стану цветком лотоса?

С этими горестными мыслями я освободился наконец-то от своего элегантного костюма. Повесил пиджак на спинку стула и машинально запустил руку во внутренний карман. Вчера вечером я переложил туда из спецовки свой счастливый кошелек с неразменной пятеркой и визитной карточкой генерал-полковника Сухарева.

Кошелек исчез. То ли я обронил его во время бегства от «Скорой», то ли его у меня вытянули раньше. Например, в сортире Госкомпечати, когда я валялся без сознания на розовом кафельном полу.

Taken: , 1

Глава пятая

БАЛАШИХИНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ

Терпеть не могу гулких бетонных ангаров. В них твой голос, усиленный высокими стенами, сам обретает привкус бетона. Лет семьдесят назад в таком же гулком сарае на окраине Чикаго знаметый рефери Лесли Стоквуд пытался мирным путем разрулить проблемы Аль Капоне, Джона Диллинджера и Голландца Шульца. Теперь таким же малоприятным делом вынужден заниматься Яков Семенович Штерн в подмосковной Балашихе на территории одного из книжных складов фирмы «КДК». Собачья работенка, доложу вам. Хочешь не хочешь, а гавкнешь. И как только новый спикер Думы справляется? Хотя у него, по крайней мере, микрофон. А у меня только глотка и толстый-толстый слой бетона вокруг.

– Кто начнет, господа? – заорал я, стараясь перекрыть шум.