Юрий Лантан

Постельный режим

Артем очнулся, когда член изнутри обожгло резкой болью, словно в него засунули раскаленную спицу. Он вскрикнул и распахнул глаза: у его оголенного паха склонилась грузная женщина в белом халате и шапочке. Одной рукой она держала сморщенный пенис Артема, а второй с помощью пинцета проталкивала в головку резиновую трубку, напоминавшую упитанного червя. Судя по одежде и производимым манипуляциям, женщина была медсестрой. Похоже, Артем находился в больнице, но в голове у него звенела оглушающая пустота – он не мог вспомнить, как оказался на койке в палате.

– Очухался, голубчик? – разлепив толстые губы, криво намазанные пунцовой помадой, спросила медсестра. Ее лицо, широкое, какое-то приплюснутое, с дряблой кожей и глазами навыкате, напоминало жабье, даже оттенок у него был тот же – зеленовато-бурый, будто она днями не выползала из затхлого болота.

– Что вы делаете? – выдохнул Артем, удивившись собственному голосу: он прозвучал тонко и безжизненно.

– Не видишь, что ли? – медсестра ухмыльнулась. – Катетер вставляю. Надоело мне простыни за тобой менять.

Артем скривился, ощущая, как толстая трубка распирает член изнутри. Пока медсестра заканчивала манипуляции, Артем огляделся. Он находился в просторной палате, вид которой напоминал декорации к фильму ужасов. Стены с облупленной краской, обнажавшей потемневшую от больничных миазмов штукатурку. Высокий потолок в бурых пятнах протечек по углам. Мигающие люминесцентные лампы, от света которых слезились глаза, а от гула – трещало в голове. В мутное окно с почерневшими от грязи рамами заглядывал сумрак, скрывавший территорию больничного двора. Артем поморщился от запаха хлорки, старой мочи и прокисшей капусты.

Палата была шестиместной, но занятыми оказались только четыре койки. Слева от Артема две кровати пустовали, напротив же расположились три пациента. Медсестра-толстуха, возившаяся с катетером, мешала их рассмотреть, к тому же Артем не мог долго держать голову на вытянутой шее – мышцы затылка сводило от боли, и голова раскалывалась, словно внутри грохотали сотни отбойных молотков. Он прислушался к организму и ощутил тупое жжение в пояснице, будто позвоночник пилили ржавой ножовкой с затупленными зубьями.

Артем откинулся на подушку и попробовал пошевелиться. Руки едва двигались: казалось, мускулы и кости превратились в желе, и каждая попытка их приподнять заканчивалась ощущением невероятной усталости, разливавшейся по всему телу. С ногами дела обстояли хуже: Артем их не чувствовал. Его прошибло потом от ужаса.

– Что со мной? – сипло выдохнул он. – У меня травма? Перелом позвоночника?! Я парализован?!

Мысли в панике мельтешили в голове: один за другим мозг подкидывал диагнозы, о которых Артем когда-то слышал. Медсестра, кинув на него равнодушный взгляд, сухо ответила:

– Тебе нельзя волноваться, голубчик. Нужно соблюдать строгий постельный режим. Это предписание доктора.

Кто-то из соседей по палате фыркнул от смеха. Артем, облизав пересохшие губы, снова спросил:

– Я в реанимации?

– Здесь нет реанимации. – Медсестра поморщилась, поправляя катетер с таким выражением лица, будто вид мужского члена вызывал у нее рвотный рефлекс.

– Где я? – не унимался Артем. – Что это за больница?

Медсестра повесила мешок для сбора мочи на ржавую проволоку, приделанную к койке, и с безразличием посмотрела на Артема.

– Голубчик, тебя нашли без сознания в разбитой машине на гравийке в тайге. Привезли в больницу. Полдня ты провалялся в отключке.

Воспоминания бурным потоком хлынули в мозг, и Артем судорожно вздохнул: ребра от глубокого вдоха отозвались резкой болью. Он скосил взгляд на оголенную грудь и заметил на ней множество глубоких ссадин, обмазанных йодом. Некоторые раны покрывали марлевые повязки, зафиксированные лейкопластырем.

– Я хочу поговорить с врачом! – потребовал он. – Позовите доктора!

– Обход врача будет утром, – отрезала медсестра. – А сейчас тебе нужно отдохнуть, голубчик.

Взяв шприц, резким движением она вогнала иглу в катетер на руке Артема и впрыснула лекарство.

– Что вы мне вкололи? – испугался Артем, наблюдая, как медсестра убирает шприц в эмалированный лоток.

– Обезболивающее. – Кривая ухмылка разрезала толстое лицо. – Чтобы голова не трещала. Тебе надо ее беречь, голубчик.

Накинув тяжелое, вонявшее застарелой мочой одеяло на Артема, медсестра взяла лоток с использованным шприцем и направилась к выходу из палаты. Удаляясь, она виляла жирной задницей, обтянутой мятым, заношенным халатом в засохших бурых пятнах, при виде которых Артема передернуло.