Страшная правда ударила в голову тяжелым, наполненным чугунными чушками, мешком, убивая и лишив способности мыслить. Поначалу вообще не мог привести разум в порядок. Мысли метались внутри черепной коробки, словно стая сумасшедших пчел. Руководили ими исключительно покатившиеся вразнос эмоции и вернуть обратно власть над собственным разумом долго не получалось.
Перед глазами вставали картины из такого долгого и, преимущественно, мрачного вчера. Раздавленный кусачем парнишка, доспех и арбалет которого не раз выручали меня в трудную минуту. Осиротевшая маленькая девочка, плачущая на руках, пытающейся успокоить её, Настасьи. Дед Василий, с разорванным боком и он же, доживающий последние свои мгновения рядом с темной сферой. Суличник Феофан, убитый огромным волотом. Все эти трагические события и остальные, свидетелем которых мне не случилось быть, все они, так или иначе, на моей совести.
Сердобольные люди, подобравшие обессилевшего и замерзающего незнакомца. Откуда им было знать, что этот самый незнакомец одним своим присутствием навлечет беду на их дома, подвергнет смертельной опасности их родных и близких. Тем более он и сам не спешил делиться с приютившими его людьми своим секретом.
Скольким жителям поселка не удалось пережить нашествие одержимых?! По моим подсчётам, не меньше двадцати. Именно такую цену им пришлось заплатить за человечность и сострадание.
Лучше было бы патрулирующим окрестности реки дозорным, в тот злополучный момент, пройти мимо выбравшегося на берег человека. Не тащить его, бездыханного, в родной поселок, не отогревать, не кормить, не отпаивать живцом. Лучше всего было бы взять топорик и тюкнуть как следует по темечку незнакомого субъекта, расположившегося в непосредственной близости от поселка. Тогда бы и нашествия не было и люди в живых остались и не пришлось бы уцелевшим погибших оплакивать.
Неизвестно, сколько времени продолжалось бы мое самобичевание, если бы вернувшийся бородокосый не прервал его хлопком по плечу и словами.
— Хорош горевать, крестничек. Нечего вину с чужих плеч на свои тянуть.
— Так вина то и впрямь на мне! — не сразу ответил я, чувствуя горечь в выходящих наружу словах. — Твари по мою душу в посёлок заявились!
— По твою, не по твою, чаво о том болтать-то?! Ты про отметину не помнил и незнал! — хмуро парировал крестный. — Я вот тожить не сберег людей, но топица не сбираюсь и крест на себе не ставлю! Потому как энто и моя, и твоя и старейшины вина тожить! Я ему так и сказывал на сходе, как воротилися! Што он почитай всех воев увел на промысел, хотя мы с Тайкой его отговорить пыталися. Негоже родной дом без толковой защиты оставлять. Но не услышал он тех советов. Да и как слушать, коли не было у нас сильных одержимых уже с год как. Токмо Тайка чуйкой своею што-то там учуяла, да не могла толком о том сказывать. А старейшина решил, што у них на промысле беда будет, потому и усилил дружину вдвое обычного. Вот и рассуди, чья тут вина-то?
Сказать мне было нечего. Ответственность, словами бородокосого разделенная на несколько частей, сделала давивший душу груз и впрямь немного полегче. Но до конца все равно не отпустила. Да и возможно ли полностью смириться со столь страшной истиной?! Думаю, что нет. Вина день за днем и год за годом будет следовать рядом, словно призрак, от которого нет спасения. Так что на прозвучавшую поясняющую речь лишь вяло покивал.
— Вот и ладненько! С энтим, значица, решили. Теперича давай о прочем потолкуем. — в словах бородокосого должно было звучать спокойное удовлетворение, но слышалась лишь неясная тревога. Хотя, если учесть взгляд, устремленный на лежащий рядом с прочей экипировкой меч, причина этой тревоги становилась вполне себе ясной. Крестный весь день смотрел на подаренный мне клинок так, словно тот в любой момент мог превратиться в ядовитую змею.
— Ты про меч что-ли?! Так я и сам давно хотел спросить, как его из ножен вытащить. Там секретный замок какой-то?
— Так и не вытащил, значица. Не распознал. И я не поспел об том тебе сказать. Да и не хотел вот так, посередь боя о том толковать. Думал, как одержимых одолеем, тама уж все расскажу, да покажу. А оно вона как все повернулося! Ну энто и к лучшему, пожалуй. И для чего вся энта котовасия?! Уж почитай семь лет минуло и тут ты появился. Я тебя сразу признал. Но беспамятный, не помнишь ничаго. А она об том не сказывала…
— Да какие семь лет? Кто эта она? Дядь Прохор, ты про что вообще? — глядя, как бородокосый задумчиво рассуждает вслух, неотрывно глядя на меч, я не сдержался и выпалил эти вопросы, постепенно повышая голос, чтобы отвлечь его от воспоминаний.
Крестный не ответил. Кряхтя, потянул из-за пазухи что-то, тщательно завернутое в тряпицу, развернул.