Постигая прошлое (СИ)

— Обнаковенно то до первой крови, иль до раны сурьезной. Энто пред боем оговаривают. Тут у их и лекарь для энтакого дела имееца, послабее Таечки, но тожеть не слабый. Токмо случаеца, што бились до крови, а выходит насмерть. И лекарь не спасает дажить, энто ж бой всё-таки, не баловство!

После ещё одного непонятно — таинственного визита к ничем не примечательному домишке, на пороге которого бородокосый передал небольшой свёрток закутанной в платок женщине, при этом никак этот жест не прокомментировав, зато оповестил, что наша троица, наконец, движется в сторону обещанной корчмы.

Изрядно натруженные ноги и, до сих пор остающийся пустым, издающий жалостливые звуки, в аккомпанемент звучащей где-то неподалеку музыке, желудок, направление одобрили, пообещав потерпеть ещё немного.

Обходя стороной, кружащихся в хороводе вокруг играющего на дудочке скомороха, довольных людей, я неожиданно понял, что первое представление о, похожем на разворошенный муравейник, поселении оказалось неверным.

Несмотря на грязноватую полупьяную окраину, не особо опрятный внешний вид строений, шумных и нагловатых торговцев, в общем городок оставлял скорее позитивное впечатление, несмотря на нелестные отзывы бородокосого. Не зря же тот называл его именно вольным городом. Ведь воля людей здесь действительно стоит на первом месте, и эти самые люди живут именно так, как им удобно и именно так как, им хочется. Хотят — торгуют и спорят, хотят — веселятся и пляшут, хотят — пьянствуют и попрошайничают. И, думаю, не стоит их за это судить. Ведь это их желание и их выбор. Как там выражался у Достоевского князь Мышкин? "Пройдите мимо и простите нам наше счастье." Пожалуй, нет более подходящей цитаты, характеризующей менталитет жителей этого города, как нельзя более точно.

Глава 22

Глава 22.

Некоторое удивление вызвал тот факт, что та самая, нахваливаемая крестным, корчма оказалась далековато от центра. Я то полагал, что заведение, по его словам являющееся "единственно добрым в энтом проклятом городище" наверняка располагается где — нибудь там, на территории, частично огороженной декоративным забором, вмещающей в себя элитную часть города.

Несмотря на не особо престижное местоположение, грязноватую улицу, с парой откровенно разваливающихся хижин, на которую выходил фасад корчмы, и не самый презентабельный вид самого фасада, без фейсконтроля на входе не обошлось.

Возле невысокой, неожиданно круглой, словно украденной из жилища хоббита, двери стоял охранник.

Дверь, как, впрочем, и охранник, заслуживала отдельного описания. Но начнём с двери. В отличие от крепко, но совершенно неаккуратно поставленного двухэтажного, приземистого строения, в котором и располагалась корчма, ведущая внутрь дверь являла собой настоящее произведение искусства. В работе над ней угадывалась рука умелого мастера.

Само полотно идеально круглое, словно обведенное циркулем, было собрано из светлых, гладко оструганных, одинакового размера, досок. Его край по всей окружности украшала собранная из деревянных плашек полоса, на которой очень искусно были вырезаны объемные листья и ветки. Реалистичность орнамента поражала — покрасить в соответствующие цвета, не отличишь от настоящих. При этом сами плашки были подогнаны настолько тщательно и аккуратно, что лишь самый внимательный взгляд способен был разглядеть едва заметный стык между ними.

Но почти ожившая деревянная растительность оказалась лишь обрамлением для находящегося в центре шедевра древнего зодчества. Прямо посередине круглой двери, занимая почти половину площади всего полотна, красовалась здоровенная, около метра в диаметре, голова медведя. Нет, это было не чучело. Хотя по живости черт, запечатленных неизвестным мастером в деревянной скульптуре, словно вырастающая прямо из дверного полотна, (пускай и сильно приплюснутая, дабы не стать помехой при распахивании двери настежь) медвежья морда, с агрессивно раззявленной пастью, дала бы фору лучшим творениям таксидермистов. На деревянной голове можно было разглядеть деревянные же шерстинки, вырезанные столь натурально, что казалось, стоит протянуть руку и ощутишь под пальцами настоящую шерсть животного.

После того, как оценил работу неизвестного мастера, роль стоящего на входе и отваживающего разную шантрапу охранника показалась сомнительной. Скорее он поставлен здесь стеречь дверь с медвежьей головой, чтоб не утащили ценители прекрасного, излишне проникнувшиеся красотой увиденного. Хотя не исключено, что совмещает одно с другим.

Кстати об охраннике, вид которого совершенно не вязался с выделенной ему ролью. Был он высок, да и в плечах совсем не узок, но при этом худой, словно жердь. Правда, худоба эта не казалась признаком слабости, тяжелой болезни или истощения, скорее наоборот. Из закатанных, по локоть, рукавов серой рубахи тянулись сухие, жилистые, перетянутые веревками вен, руки. Такие же вены и жилы отчетливо проступали на шее, отчего казалось, что весь он сплошь из них и состоит. Вытянутое лицо с резкими, угловатыми чертами было гладко выбритым.