Постоялый двор. Дворянские сказки

      За полночь явился возница Петр, был тетушкой допрошен: как осмелился барина бросить на дороге, на что объяснил, что сам не ведает, не помнит, а очнулся в сугробе, еле выбрался. Что с такого взять? Отпустила, не став ни бранить, ни поркой грозить – не до того было.

      Едва отогревшись в людской, Петр рассказывал остальным слугам:

– Про то я барыне не стал говорить, а случилось со мной вот что. Лошадь остановилась, смотрю^ на дороге вихрь белый, да не один, а два. Кружатся вокруг один другого, ровно как барышня с кавалером на балу, и дивно смотреть, и страшно. Потом один вихрь к лесу покатился, а второй, значит, остался. Мне лицо снегом залепило, стал я рукавицей снег убирать, отвлекся маленько. Когда опять посмотрел, вижу – человек вроде стоит. Пригляделся – точно, и не мужик, а баба. Стала она меня рукой манить, я оглянулся – барин спит, по самую макушку в шубе. Дай, думаю, посмотрю, что за баба и зачем она меня зовет. И больше ничего не помню, как накрыло беспамятство.

– Слышь, Петр, молодой барин барышню привез, не она ль то была? – спросила горничная Матрена.

– А какая из себя?

– Красивая, но не в себе.

– Как не в себе? Безумная, аль как?

– Ой, да не знаю я, – заторопилась горничная, вспомнив наказ барыни не болтать лишнего.

– Вот и я не знаю ничего, лица не видал. Но жутко мне было, потому что второй вихрь, он на волка был похож.

– Может, наша барышня тоже волчица? – засмеялся дворовый Гришка, протягивая кухарке наточенный ножик. Все засмеялись и заговорили враз, потом начались рассказы про мертвецов, встающих из могил, чтобы напиться свежей крови, про русалок, которые щекочут путника до смерти, и прочие россказни, до которых так охочи простые люди.

      Зазвенел колокольчик, вызывающий горничную, и Матрена заторопилась к барыне. Та послала ее проведать гостью, Матрена отправилась, но спустя несколько минут прибежала испуганная.

– Барыня, не ладно у молодой барышни! Ой, не ладно у молодой барышни! – зачастила она, еле переводя дух.

– Что случилось? – задремавшая было помещица, закряхтев, с помощью Матрены поднялась с постели, взяла свечу и, не слушая торопливый шепот горничной, отправилась в комнату гостьи. Едва она толкнула дверь, как вырвавшийся оттуда вихрь погасил свечу. Они вошли в темную комнату, и сперва не видели ничего. Было холодно, окно оказалось настежь распахнутым. Матрена закрыла окно и запалила, наконец, свечу. Евгения лежала, погруженная в сон.

– Слава тебе, Господи, а я уж подумала, не сбежала ли она, – перекрестилась помещица. Евгения спала, как спят здоровые и сильно уставшие молодые люди – дыхание было ровным, на щеках горел румянец.

– Это что ж, барыня, у молодых нынче мода такая – спать на холоде? – прошептала Матрена.

– Видать, мода. Это мы тут в глуши отсталые, а в столицах чего только не выдумают.

      Пелагея Львовна зажгла от своей свечи еще три, в подсвечнике, отчего стало намного светлее.

– Ладно, пошли, пущай спит. И чего ты так всполошила меня? Сама, что ль, окно не могла прикрыть?

– Так как же, барыня, я вхожу, а это как побежит, да прям к окну, и в окно прыг!

– Что побежало? Как побежало? Откуда? Что мелешь-то, оглашенная?

– Вот вам крест истинный, не вру! – начала божиться Матрена. – Сама видела, не сойти мне с этого места!

– Так что это было? – таким же громким шепотом спросила хозяйка.

– А не знаю, что-то белое такое, как из тумана, но двигалось оно быстро, я разглядеть не успела, да и ноженьки мои подкосились – почти в голос заревела Матрена.

– Ладно, не голоси. Эко выстудило-то, и снегу нанесло от окна.

– Барыня, посмотрите!

      На полу, покрытым неровным налетом снега, виднелись следы. Матрена дрожащей рукой указала на пол.

– Ну, и что? Следы, видать, твои. А окно само открылось, ставни-то не заперты.

      –Да там не только мои следы, барыня, там еще какие-то.

      –Тебе бы, Матрена, не горничной родиться надо было, а становым приставом. Хотя и впрямь следов для тебя одной многовато будет. Ты ведь туда, к окну, прошла, закрыла, значит, окошко, и обратно. Может, барышня тоже окно закрывала, и это ее следочки, похоже.

– А эти чьи? – Матрена указала на уже подтаивающий след. – Чисто собачий, или волчий. Свят, свят, свят, – начала она креститься.

Пелагея Львовна нагнулась, потом с трудом выпрямилась и с досадой произнесла:

– Не знаю что это. На след похож… собачий.

– Дак как же собачий? Волчий это след, не иначе.

– Идем, оглашенная, разбудишь барышню, а то и напугаешь, не ровен час.