Постскриптумы

Эти грубые люди, как дети, стараются уклониться от необходимости сообщить ей. Их страшит принести весть, которая сменит ее улыбку на горе и плач.

— Иди ты, Майк, — говорят одновременно трое или четверо из них. — Ты, брат, ученее, чем кто-либо из нас, и будешь чувствовать себя, после того, как скажешь ей, как ни в чем не бывало. Пошел, пошел — и будь поласковее с женкой бедного Тима, пока мы попробуем привести труп в порядок!

Майк — приятного вида мужчина, молодой и дюжий. Кинув последний взгляд на злополучного товарища, он медленно направился вниз по улице к домику, где живет молодая жена — теперь, увы, вдова.

Прибыв на место, он не колеблется. Сердце у него нежное, но закаленное. Он поднимает щеколду калитки и твердым шагом идет к двери. Прежде, чем он успевает произнести хоть одно слово, что-то в его лице говорит ей всю правду.

— Что это было? — спрашивает она. — Внезапный взрыв или укус змеи?

— Подъемный кран сорвался, — говорит Майк.

— В таком случае я проиграла пари, — говорит она. — Я не сомневалась, что это будет — виски.

Жизнь, господа, полна разочарований.

Умение использовать

Сильный запах лука и того сорта спирта, который рекомендуется в рекламах «для технических целей», проникли сквозь замочную скважину, а немедленно за ними появился индивидуум, неся под мышкой внушительную рукопись, напоминавшую величиной скатанный кусок обоев.

Индивидуум принадлежал к типу, определяемому нашими английскими кузенами как «представитель низших классов», а демагогической прессой — как «кости и нервы страны»; местом же его вторжения была святая святых великого техасского еженедельника.

Редактор сидел за письменным столом, вцепившись руками в свои скудные волосы и глядя с отчаянием на письмо, полученное от фирмы, у которой он брал в кредит бумагу.

Индивидуум пододвинул стул к самому креслу редактора и положил тяжелую рукопись на стол — так что последний даже затрещал под ее весом.

— Я работал над этим девятнадцать часов, — сказал он, — но, наконец, оно кончено.

— Что это такое? — спросил редактор. — Травокосилка?

— Это ответ, сэр, на послание президента: развенчание каждой и всех его проклятых доктрин, полный и уничтожающий образ каждого из утверждений и каждой из лживых и предательских теорий, им выдвинутых.

— Приблизительно сколько… гм… сколько фунтов оно содержит, по-вашему? — спросил в раздумьи редактор.

— Пятьсот двадцать семь страниц, сэр, и…

— Написано карандашом на одной стороне листа? — спросил редактор со странным блеском в глазах.

— Да, и здесь затронуто…

— Можете оставить рукопись, — сказал редактор, вставая со своего кресла. — Полагаю, что мы сумеем использовать ее надлежащим образом.

Индивидуум отчаянным усилием перевел дух и удалился, чувствуя, что решительный удар нанесен — тем, наверху.

Не прошло и десяти минут, как были приобретены шесть лучших резинок, и весь состав конторы приступил к работе над рукописью.

Великий еженедельник вышел вовремя, но редактор задумчиво взглянул на непогашенный с прошлого месяца счет за бумагу и сказал:

— Пока что — хорошо. Но хотел бы я знать, на чем мы будем печатать следующий выпуск!

Примирение

Одноактная драма

Действующие лица: хаустонская супружеская чета.

Место действия: будуар супруги.

Он.

А теперь, Виола, раз мы понимаем друг друга, не станем повторять этого еще раз. Забудем горькие слова, сказанные нами друг другу, и решим жить всегда в любви и в мире. (Берет ее за талию).

Она. Ах, Чарльз, ты не представляешь, как я счастлива! Разумеется, мы никогда больше не будем ссориться. Жизнь слишком коротка для того, чтобы изводить ее на мелкие дрязги и стычки. Будем идти по светлому пути любви и никогда больше не сойдем с него. Ах, какое блаженство сознавать, что ты любишь меня и что ничто никогда не встанет между нами! Совсем как будто вернулись прежние дни наших встреч у сиреневой изгороди, не правда ли? (Кладет голову ему на плечо).

Он. Да, и я еще срывал тогда гроздья и вплетал в твои волосы, и называл тебя царицей Титанией.

Она. Ах, это было прелестно! Я помню. Царица Титания? Ах, это одна из шекспировских героинь, которая еще полюбила человека с ослиной головой.

Он. Гм!

Она. Не надо. Я не имела в виду тебя. Ах, Чарльз, прислушайся к этим рождественским колоколам! Что за веселый день это будет для нас! Ты уверен, что любишь меня так же, как любил раньше?

Он. Больше! (Чмок!)

Она

. Мои губки сладки?

Он. (Чмок! Чмок!)

Она. Ты хочешь их съесть?

Он. Все без остатка. Чья ты женушка?

Она. Моего собственного маленького мальчика.

Оба. (Чмок!)

Он. Слушай, колокола зазвонили опять. Мы должны быть вдвойне счастливы, любовь моя, потому что мы переплыли бурные моря сомнений и гнева. Но теперь близок рассвет: розовая заря любви вернулась!

Она. И вечно останется. Ах, Чарльз, ни словом ни взглядом не причиним больше боли друг другу!

Он. Никогда! И ты не будешь больше бранить меня?