Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм

Еще более решительную позицию теоретического «оправдания субъекта» Фуко занял в двух своих последних работах «Пользование наслаждениями» (1984) и «Забота о себе» (1984) (204, 201). Естественно, что это «оправдание субъекта» имеет смысл лишь в общей перспективе как творчества Фуко, так и общей эволюции постструктурализма, и его не следует преувеличивать. Тем не менее вопрос о «сопротивляемости», «резистентности» субъекта действию властных структур общества — это уже проблема полемики 80-х гг., в частности, Саруп как раз и упрекает Фуко в том, что «концепция резистентности у него остается неразработанной» (350, с. 93), хотя справедливости ради следует отметить, что он практически не касается работ Фуко 80-х гг. Возможно, она и в позднем творчестве Фуко не получила достаточно удовлетворительного объяснения, прежде всего для тех, кто находится вне мировоззренческой парадигмы постструктурализма, но с позиций постструктуралистской тематики она, очевидно, не могла быть развернута дальше того предела, за которым начинается уже совсем другая система взглядов и аргументации. Для того, чтобы принять ее, надо было выйти за рамки постструктурализма.

Очевидно, этим фактом объясняется позиция Сарупа, который вообще считает, что «в мире Фуко нет свободы, нет у него и теории эмансипации. Чем более впечатляющей представляется картина всевозрастающего всесилия некой тотальной системы или логики, тем бессильнее начинает ощущать себя читатель. Критические возможности анализа Фуко оказываются парализованными из-за того, что читателю навязывается мысль о тщетности, безрезультатности и безнадежности процесса социальных изменений» (Саруп, 350, с. 105).

Возможность свободы

Саруп здесь не совсем прав, поскольку его критика с гораздо большим основанием может быть отнесена преимущественно к «среднему» периоду эволюции «фукольдианской мысли» (и, разумеется, к тому «образу Фуко», как он сложился в рецепции его многочисленных последователей и толкователей), чем к его поздним работам. Гораздо более приемлемой представляется позиция Автономовой, утверждающей, что в «работах 80-х гг. „Пользовании наслаждениями“ и „Заботе о себе“ (обе — 1984 г., соответственно второй и третий тома „Истории сексуальности“) — Фуко ищет ответ на вопрос о том, как и в каких формах возможно такое „свободное“ поведение морального субъекта, которое позволяет ему „индивидуализироваться“, стать „самим собой“, преодолевая заданные коды и стратегии поведения» (4, с. 362).

Однако, упреки, которые предъявляются Фуко Сарупом, нельзя назвать совершенно безосновательными, поскольку, на мой взгляд, Фуко так и не удалось удовлетворительно, по крайней мере в теоретическом плане, разрешить проблему свободы независимости индивида, — как, пожалуй, и всему постструктурализму. Постструктурализм как теория в принципе слаб в создании какого-либо концептуального позитива, ибо основным его пафосом является «тотальный теоретический нигилизм» и лишь в сфере критики лежат главные его достижения. И именно в «воспитании» недоверия к всяким системам, «великим истинам и теориям» как и «тотализирующим дискурсам» (позиция, превратившаяся потом у Ж.-Ф. Лиотара в основной принцип постмодернизма) заключается главный фактор воздействия идей Фуко. Здесь нельзя не согласиться с тем же Сарупом, когда он говорит, что «в основном под воздействием фукольдианского дискурса многие интеллектуалы ощутили, что уже больше не могут пользоваться общими понятиями: они стали табу. Невозможно бороться с системой в целом, поскольку фактически нет „системы как целого“. Нет также и никакой центральной власти, власть повсюду. Единственно приемлемыми формами политической деятельности теперь признаются формы локального диффузного, стратегического характера. Самое большое заблуждение — верить, что подобные локальные проекты можно свести в единое целое» (350, с. 106).

Пределы господства культурного бессознательного над субъектом

Таким образом, соглашаясь с Альтюссером, что субъект является «носителем» определенной идеологической позиции, предписываемой ему обществом, Фуко в последний период своей деятельности считает, что субъект тем не менее не может быть сведен лишь только к этой позиции: «Мы можем сказать, что все виды подчинения являются производными феноменами, что они являются следствиями экономических и социальных процессов: производительных сил, классовой борьбы и идеологических структур, которые определяют форму субъективности. Несомненно, что механизмы субъекта не могут быть изучены вне их отношения к механизмам эксплуатации и господства. Но они не просто являются „конечным пунктом“ действия более фундаментальных механизмов. Они находятся в сложных и взаимообратимых отношениях с другими формами» (167, с. 213).