Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

– Благодарю великого государя за то, что он заботится о нашем монархе, которому, по причине тяжелого ранения в ногу, за четверть часа до окончания битвы пришлось срочно отбыть из нашего лагеря, поручив оную моим заботам, – склонившись в поклоне, ответил фельдмаршал Реншильд.

– Молодец, что крамолу на государя не возводишь, да и весть ты мне хорошую сказал, за это жалую тебе шпагу… Но не твою, фельдмаршал, а российскую!

Рядом с троном появился невзрачный человек, несший на вытянутых руках ножны со шпагой.

– Спасибо, – сердечно поблагодарил Петра швед, отступая обратно на свое место.

– Ну что ж, коли больше не на кого мне посмотреть из гостей… – с нескрываемым превосходством посмотрел на поникших пленных генералов и сановников государь всея Руси. – Знаю я, что говорил вам, господа, мой собрат, король шведский: просил вас в мои шатры на обед, и вот вы, по его обещанию, в мои шатры прибыли! Но вот брат мой Карл с вами ко мне в шатер не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал; я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал. Но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать.

Перебравшись сразу же после принятия всех шпаг у генералов в свой шатер, вместе с окружением, царь махнул рукой вдоль приготовленных столов со снедью, тянущихся не на один десяток метров.

Уже выпив по паре чарок, государь поднял свой кубок, сказав тост:

– За здоровье учителей – за шведов!

– Хорошо же вы, ваше величество, отблагодарили своих учителей! – иронически горько заметил один из шведских генералов.

А спустя полчаса Реншильд сказал сидящим рядом с ним русским командирам, среди которых был и полковник Русских витязей, что они с графом Пипером, которого не было на этом обеде, многократно советовали королю прекратить войну с Россией и заключить с оной вечный мир. Но, к их глубочайшему сожалению, Карл упорно не желал их слушать.

– Мир мне дороже всех побед, любезнейшие господа! – воскликнул Петр с головы стола, обращаясь к шведам. Рядом с ним лежала его шляпа, простреленная шведской пулей, а на груди висел медный крест, погнувшийся от шведской пули.

Пленники сидели и смеялись, пили за здоровье государя, но никак не могли прийти в себя от ужаса страшной катастрофы, так внезапно оборвавшей навсегда их великое боевое поприще. После стольких усилий, многолетних побед и испытаний кончилось могущество их родины, и померкла слава их непобедимого вождя, ныне бежавшего от тех «диких варваров», которые некогда сами убегали с поля боя близ Нарвы…

– Я ведь говорил вам… – чуть пьяным голосом обреченно протянул шведский генерал Левенгаупт, оглядывая мрачно-пьяные лица своих соотечественников.

– Что вы говорили, генерал? – тут же поинтересовался Прохор, пьющий только по нужде, но никак не по личной необходимости.

Вместо Левенгаупта молодому полковнику ответил пленный шведский фельдмаршал, с печальным видом разглядывая столовые приборы, лежащие перед ним:

– Он нам рассказывал, в секрете от нашего короля, что Россия пред всеми имеет лучшее войско, но мы ему не поверили. Также генерал, рассказывая о битве при Лесной, заявил, что русское войско непреодолимое, ибо оно целый день вело непрерывный огонь, а с линии фронта отряд самого генерала смог выйти только с большими потерями, оставив при этом весь обоз и артиллерию.

– Нет, мы бились так, словно последний раз в этой жизни, Альберт! – поднял Левенгаупт на говоривших о нем мутнеющий взгляд. – Много раз ружья невозможно было держать, потому что огненными они становились от пуль, выпущенных из них, а позади фронтов невидима была земля за множеством упавших пуль…

«Вот ведь привирают, любо-дорого послушать, даже пьяные себя не обидят! А то наш государь-батюшка не писал Старшему брату о той битве! Шведские лгуны, дрались они, видите ли! Да их за милую душу раскололи, они и пикнуть не успели», – со злостью подумал Прохор, не до конца понимая этого странного жеманства с врагом. Ведь враг есть враг, и истреблять его нужно везде и повсюду!

Несомненно, Петр – именно тот государь, который достоин всякого восхваления не только своими подданными, но и врагами! Так сейчас думали все пленные, часть которых, поникнув головами, сидела за одними столами с русскими воинами. Да, конечно, это были только офицеры, но ведь и обычных шведских солдат не морили голодом, дав им вдосталь воды и по горбушке хлеба.

Остаток обеда, плавно превратившегося в пир, Прохор запомнил плохо. Не было в этом праздновании ни четкого порядка, ни каких-либо перерывов, кроме, разумеется, тостов значимых фигур, сидящих за столами. Вино лилось рекой, исчезая из чаш и кубков столь же быстро, как родниковая вода из рук бурлака в полуденный июльский зной. Пиршество, замирая на какие-то минуты, разгоралось вновь, с новым пылом. Вновь приносили полные бочонки с вином, тащили жареных поросят, гусей, откуда-то принесли целого теленка, водрузив его в центр стола, напротив государя.