Посты сменяются на рассвете

Они миновали излучину и вышли на открытое место. Со стремительным посвистом взмыла ракета, вспыхнула в небе и повисла, казалось, над ними, над их лодкой, озарив мертвенным ярким светом реку и каждую щепку на ее волне. Бойцы невольно припали к бортам. Но их уже заметили. С франкистского берега ударили сначала винтовочные выстрелы, а потом застучал пулемет. Вода вспенилась фонтанчиками. Из лодки ответили выстрелами наугад, на звук. Пулеметная очередь настигла их. Пробарабанила по борту, вылущила щепу. Кто-то вскрикнул. Андрею обожгло лоб и сбило в воду берет. Он перегнулся, подхватил берет, натянул на голову. На глаза, на лицо потекла густая горячая вода. Провел ладонью. Вода была липкой. Поднес руку к глазам. Пальцы черные. Кровь? Почему же не больно?..

Ракета с шипением врезалась в реку. Стало очень темно. Бойцы налегли на весла. Лаптев услышал глухие стоны.

— Кого?

— Комиссара! — отозвался Божидар. — Снова в грудь.

Опять взлетела ракета. И еще одна, и еще... Но их лодка была уже далеко, а первые достигли своего берега. Оба рубежа полыхали огнем, трассирующие пули со свистом прочерчивали над их головами цветные арки. Еще в воде их лодку подхватили, втянули на песок.

— Помогите комиссару!

Санитар склонился над Гонсалесом, начал с хрустом разрывать санпакет. Раненый хрипло стонал. В куртке на груди темнела дыра. Из нее медленной струйкой сочилась кровь. На смуглом лице комиссара выделялись побелевшие губы.

Божидар приподнял Гонсалеса, помогая санитару стащить куртку, и осторожно вынул руку из-под его спины. Она была черной от крови.

Быстро светало. Высоко над рекой розовым золотом засветились облака. Стрельба с обоих берегов прекратилась.

Андрей посмотрел на часы. Неужели всего тридцать две минуты, как они вырвались из зловонной трубы? И через три минуты...

Он повернулся к комиссару. Тот пристально смотрел на него. Пошевелил белыми губами, обрамленными жесткой черно-седой щетиной:

— ?Pero que pas'o? ?Por qu'e?.. ?Ud. cumpli'o con su deber? ?Si o no? [13]

— Сейчас! — Андрей пальцами правой руки охватил часы.

Секундная стрелка с фосфоресцирующим острием начала обегать черный круг циферблата. Каждое ее движение отдавалось в руке, в висках. Она пульсирует? Или в такт ей пульсирует кровь? Четверть круга... Половина... Три четверти...

Вот и минутная стрелка, повинуясь ей, передвинулась на деление.

Тишина... Лаптев почувствовал, как обмякают руки.

И вдруг там, за рекой, за холмами, всплеснулось что-то багровое и черное, полыхнул ослепительный огонь. А еще через мгновение заколебалась земля, застонала река, ударил в лицо горячий ветер, небо начала заволакивать черная пыль. И только потом троекратным эхом донесся оглушающий грохот.

Комиссар встрепенулся. Его бескровные губы дернулись.

— Что ты говоришь? — наклонился Андрей.

— Он сказал: «Выполнили, бьен, хорошо!» — перевели Андрею.

Губы комиссара передернула судорога. Лаптев отвел глаза в сторону. Когда он повернулся, Гонсалес был уже мертв. На его лице застыла гримаса боли. Рядом с ним на коленях стоял студент. Он плакал навзрыд, как ребенок, кулаками размазывая по щекам грязь, и шептал:

— Это из-за меня... Я виноват! Я!

«Из-за тебя или из-за меня? Или солдатская судьба?»

А там, за рекой, все дыбилось и грохотало, будто разверзлась преисподняя. Взрывы разной силы следовали один за другим. Андрей представил, как рушатся трехметровой толщины стены цехов, огонь красной стружкой сворачивает двутавровые балки перекрытий, жаркий ветер гнет деревья и крошит стекла в окнах. Где-то в том аду — пикадор Росарио и его бойцы... Андрей почувствовал усталость и тупую боль в голове.

Оглянулся. Лусьяно уже не плакал. Он стоял около комиссара, но смотрел на зарево над рекой. Его осунувшееся лицо было взрослым и суровым.

С неба еще сеялся сухой дождь, в воздухе носились черные перья, и по реке плыли и тонули обуглившиеся обломки. А отряд медленным и тяжелым шагом возвращался на свою базу, и бойцы — в грязных и мокрых куртках, в высоких сапогах с отвернутыми голенищами и с опавшими рюкзаками за спинами — походили, наверное, со стороны на рыболовецкую бригаду, возвращающуюся с промысла. Огрубели, поросли щетиной лица, красны от бессонницы и пережитого напряжения глаза, в ссадинах и свежих мозолях пальцы... Но карабины, оттягивающие плечи, пистолеты и ножи у пояса и бинтовые повязки со свежими пятнами крови — у кого на руке, у кого на голове — молчаливо свидетельствовали: не рыболовецкая бригада, а военный отряд возвращается с боевого задания.

Впрочем, здесь привыкли к таким картинам.

У ворот казармы их ждала Лена. Приветствуя, она по-ротфронтовски сжала пальцы и, держа кулак над головой, обводила взглядом строй бойцов, входивших в распахнутые ворота.

Посмотрела на Андрея, на мгновение задержала глаза на его перебинтованной голове. Приподнимаясь на цыпочки, стала высматривать в последних шеренгах.

— А где?.. — И кулак ее начал медленно сползать вдоль тела.

— Он дрался до последнего... — проговорил Андрей.

14

Ксанти вызвал его в Мадрид.