Посты сменяются на рассвете

— И пожарче! — рассмеялся Хаджи Джиорович. — Так, чтобы паленой псиной запахло. Но об этом мы поговорим в свое время. А сейчас вот какое дело... Садись и слушай.

Андрей Петрович опустился в кожаное кресло. Полковник продолжал говорить стоя, неторопливо прохаживаясь по ковру:

— Надеюсь, тебе известно, что против нас вместе с немецкими войсками действует испанская, так называемая добровольческая «Голубая дивизия». Ее оперативный номер — 250.

— Еще бы не знать! Помню по тридцать седьмому...

— Начальство не перебивают, — то ли шутя, то ли серьезно заметил Газиев. — Так вот: эту дивизию мы потрепали как следует, и сейчас гитлеровское командование отвело ее с передовой...

Хаджи направился к стене, где за шторкой висела знакомая Андрею Петровичу оперативная карта.

По старой памяти Лаптев эти годы следил за всем, что происходило в Испании или было связано с нею — трагедия республики стала его болью. И он знал: в день начала войны против СССР, 22 июня 1941 года, министр иностранных дел франкистского правительства Серргио Суньер заявил гитлеровскому послу в Мадриде:

«Испанское правительство выражает величайшее удовлетворение в связи с началом борьбы против большевистской России и в равной степени сочувствует Германии, вступающей в новую и трудную войну».

Тогда же он предложил послать на восточный фронт фалангистов. Спустя месяц началось формирование «Голубой дивизии». Вскоре стал известен ее численный состав: более шестисот офицеров, без малого двадцать тысяч солдат и унтер-офицеров — не дивизия, а целый корпус. Уже в середине октября сорок первого года дивизия вступила в бой на тихвинском направлении. На этом участке держала оборону наша 52-я армия. Она дала превосходный урок фалангистам — к середине января сорок второго года состав «голубых» сократился больше чем втрое. Гитлер раздраженно изрек:

«Немецким солдатам испанцы представляются бандой бездельников. Они рассматривают винтовку как инструмент, не подлежащий чистке ни при каких обстоятельствах. Часовые у них существуют только в принципе. Они не выходят на посты, а если и появляются там, то только чтобы поспать. Когда русские начинают наступление, местным жителям приходится будить их».

Нет, Лаптев знал других испанцев! Других добровольцев — волонтеров республики! Те — парни его саперного батальона, бойцы рабочих и крестьянских дивизий и бригад — воевали отважно и умело, и винтовки в их руках всегда были готовы к бою!.. Он вспоминал Феликса Обрагона, не расстававшегося со своим карабином и на койке в казарме; вспоминал малагского докера Хулиана, Рафаэля, журналиста Варрона и всех других своих компаньерос и амигос...

— Так вот, — прервал его мысли Газиев, — после нашей трепки гитлеровское командование отвело «голубых» с передовой. Франко же направил для пополнения дивизии пятнадцать маршевых батальонов, по полторы тысячи солдат в каждом. Прежний командир дивизии смещен, новым назначен бригадный генерал Эмилио Эстебан Инфантес. Ныне дивизия пополнена. Но, по нашим сведениям, в ней началось брожение: кое-кто из «голубых» требует возвращения на родину.

Лаптев начал понимать, какое задание его ждет.

— Если дивизия вернется в Испанию, — продолжал Хаджи, — это получит резонанс во всей Европе, еще больше поднимет дух Сопротивления.

— Как говорится: с богом! — вставил Андрей Петрович, дождавшись паузы. — Ясно. Но только я уже порядком подзабыл испанский.

— Уметь говорить — хорошо, уметь слушать — лучше, а? — с явным неудовольствием оборвал его Газиев. Отодвинул шторку, скрывавшую карту, и ткнул указкой в зеленое поле рядом с красным кругом, обозначавшим Свободный советский район. — «Голубая дивизия» передислоцирована вот сюда.

— К нам под бок! — присвистнул Лаптев. — А я не знаю! Накручу хвоста своим разведчикам!

— Не усердствуй. Твои ребята еще не могли нащупать — дивизия переброшена только вчера. И вчера же к нам перешел офицер-испанец. Он сообщил, что их хотят использовать в большой карательной операции против Свободного района. — Хаджи прищурился. — В берлогу заберешься, да живым из нее не выберешься, а? Уж ребра-то медведь обломает?

«Это как пить дать!» — улыбнулся Андрей Петрович, но промолчал.