Тонкий серп луны свисает с кончика ветки древней софоры у особняка наместника провинции. Ночной сторож бьет в колокол в полночь. Тени на улицах густые, словно тушь, такого же цвета, как мои шелковые рейтузы, обтягивающая туника и тряпичная маска, закрывающая рот и нос.
Я вишу вниз головой, зацепившись согнутыми ногами за стену, и мое тело прижато к плоской поверхности, словно ползучая лиана. Два стражника проходят подо мной, совершая обход. Если бы они посмотрели вверх, то приняли бы меня за тень или спящую летучую мышь.
Как только они уходят, я сгибаюсь пополам и забираюсь на стену. Я ползу по верху стены бесшумнее кошки, пока не оказываюсь напротив крыши центрального здания. Резко распрямляя согнутые, как пружины, ноги, я одним прыжком перелетаю пространство и растворяюсь среди черепицы на пологой крыше.
Разумеется, есть гораздо более скрытные способы проникнуть в хорошо охраняемый особняк, но я предпочитаю оставаться в этом мире, окруженная ночным ветерком и далекими криками сов.
Я осторожно отрываю плитку глазированной черепицы и заглядываю в образовавшуюся дыру. Сквозь обрешетку я вижу ярко освещенный зал, вымощенный каменными плитами. В восточном конце сидит на возвышении мужчина средних лет, сосредоточив взгляд на груде свитков. Он медленно перебирает документы. У него на левой щеке родинка, по форме напоминающая бабочку, шея закрыта нефритовым воротником.
Это и есть цзедуши, которого я должна убить.
Я ползу по крыше, мои ноги и ладони плавно скользят по черепице, не производя шума: Наставница научила нас скользить по озеру в долине в марте – когда лед такой тонкий, что даже белки иногда проваливаются и тонут. Я чувствую полное единение с ночью, мои чувства остры, как кончик моего кинжала. К возбуждению примешивается тень печали, подобная первому мазку кисточкой по чистому листу бумаги.