Затем мама думает мне про эпоху расцвета Манхэттена, когда город кишел людьми во плоти и потреблял энергию подобно черной дыре. Люди жили по одному-два человека в просторных комнатах, обладали машинами, которые их перевозили, охлаждали и обогревали, готовили им пищу, чистили их одежду и творили прочие чудеса, при этом выбрасывая в воздух углекислый газ и другие гадости в невообразимых количествах. Каждый отдельно взятый человек тратил энергии столько, сколько хватило бы на поддержание миллиона сознаний, не обремененных физическими потребностями.
Затем наступила Сингулярность, и когда последнее поколение людей во плоти ушло, унесенное смертью или переселившееся в Центр данных, огромный город умолк. Дождевая вода затекала в трещины и щели в стенах и фундаментах, замерзала и таяла, раздирая их все шире, и здания рушились, словно деревья в старых ужастиках про заготовку леса. Асфальт растрескался, пророс травой и кустами, и постепенно мертвый город уступил силе зеленой жизни.
– А те здания, что до сих пор стоят, были возведены в то время, когда люди делали все с большим запасом прочности.
В настоящее время даже речи не заводят о строительстве чего бы то ни было. Создание конструкций из физических атомов – крайне неэффективный, негибкий, ограниченный подход, потребляющий огромное количество энергии. В школе меня научили, что этим занимались в древнюю непросвещенную эпоху, когда люди еще просто не знали, что можно обойтись без этого. Биты и кубиты гораздо цивилизованней и дают полную волю воображению.
Мама смеется над моими мыслями.
– Ты думаешь совсем как твой отец.
Она сажает летательный аппарат на чистое поле, откуда открывается вид на призрачные небоскребы.
– На самом деле наше путешествие по-настоящему начинается здесь, – думает мама. – Важно не то, сколько времени у нас имеется, а то, как мы им распоряжаемся. Не пугайся, Рене. Сейчас я покажу тебе кое-что, и ты узнаешь что-то новое о времени.
Я киваю.
Мама запускает процедуру снижения тактовой частоты летательного аппарата, чтобы энергии аккумуляторов хватило на все то время, что наше сознание будет ползти с черепашьей скоростью.
Окружающий мир ускоряется. Солнце движется по небу все быстрее и быстрее, в конце концов превращаясь в яркие полосы, изгибающиеся над землей, постоянно погруженной в полумрак. Растения стремительно растут вверх, тени кружатся и мечутся. Мимо мелькают животные – слишком быстро, чтобы можно было их рассмотреть. У нас на глазах один небоскреб, увенчанный каскадом куполов, заканчивающихся дерзким шпилем, со сменой времен года постепенно наклоняется и кривится. Что-то в его облике, напоминающем руку, которая тянулась к небу и устала, глубоко трогает меня.
Мама возвращает процессоры к нормальной скорости, и мы наблюдаем за тем, как верхняя половина небоскреба разваливается и с оглушительным грохотом обрушивается вниз, подобно откалывающимся от ледника айсбергам, попутно ломая соседние здания.
– В то время мы многое делали не так, но кое-что все же делали правильно. Это «Крайслер-Билдинг». – В ее мыслях я улавливаю бесконечную грусть. – Это было одно из самых прекрасных творений Человека. Ничто из созданного человеком не вечно, Рене, и даже Центр данных когда-нибудь разрушится, еще до тепловой гибели вселенной. Однако истинная красота остается, даже несмотря на то что все реальное должно умереть.
Прошло сорок пять лет с того момента, как мы начали это путешествие, хотя мне кажется, что пролетел всего один день.
Папа оставил у меня в комнате все так же, как было, когда я ушла.
Сейчас, по прошествии сорока пяти лет, папа выглядит иначе. Он добавил к своей фигуре новые измерения, а цвет его стал еще более золотистым. Но со мной он ведет себя так, будто я ушла только вчера. Я ценю его тактичность.
Пока я готовлюсь лечь спать, папа рассказывает, что Сара уже окончила школу и завела семью. Теперь у нее есть своя девочка.
Это известие меня немного огорчает. Снижение тактовой частоты встречается редко (из-за него может сложиться ощущение, будто человек отстал от жизни), но я буду стараться изо всех сил наверстать упущенное, а истинная дружба способна пережить разрыв длиной в несколько лет.
Тот длинный день, который я провела с мамой, я не променяю ни на что на свете.
– Ты не хотела бы изменить дизайн своей комнаты? – думает папа. – Начать с чистого листа? Бутылка Клейна у тебя уже довольно давно. Можно будет посмотреть кое-какие современные идеи, основанные на восьмимерных торах. Впрочем, если ты предпочитаешь минималистский подход, можно будет остановиться на пятимерной сфере.
– Пап, меня полностью устраивает бутылка Клейна. – Я делаю паузу. – Может быть, отдохнув, я сделаю свою комнату трехмерной.
Папа пристально смотрит на меня и, похоже, видит что-то такое, чего никак не ожидал.
– Разумеется, – думает он. – Ты уже можешь оформить свою комнату самостоятельно.
Папа остается со мной, пока я засыпаю.