Потемкин

Экспедиция к берегам Адриатики рассматривалась князем как способ отвлечь турок от немногочисленной черноморской эскадры, которая по приказу 20 января должна была войти в Ахтиярскую гавань. «Отправление флота в Архипелаг (если будет с турками ныне война) последует не ради завоеваний на сухом берегу, но для разделения морских сил, — писал Потемкин. — Удержав их флот присутствием нашего, всю мы будем иметь свободу на Черном море. А если бы что турки туда и отделили, то уже будет по нашим силам… Главный вид для флота Вашего величества — притеснять сообщение по морю туркам с их островами и Египтом, и через то лишить их помощи в съестных припасах. Притом все целить пройти Дарданеллы, что и несумнительно при благополучном ветре. Препятствовать турки захотят, тут они обязаны будут дать баталию морскую, чего нам и желать должно. Но чтоб Дарданеллы форсировать с сухого пути, на сие нужна армия, ибо у турок достанет сил обороняться. Притом мы видели в прошедшую войну, что они и тремястами человек гоняли наши большие десанты. Какая же разница флоту действовать единственно на водах? Число пятнадцати кораблей уже несумнительно превосходит силу морскую турецкую. К тому числу почтенному сколько пристанет каперов, обеспокоивающих везде их транспорты, а искусный и предприимчивый адмирал, верно, выждет способ пролететь Дарданелллы… Нужен испытанный в предприимчивости и знании адмирал. Нигде столько успехи от маневра и стратегии не зависят как на море, а сих вещей без практики большой знать нельзя, а вашему величеству известна практика наших морских… Что бы мешало секретнейшим образом соединить эскадры, кои теперь в походе, и послать под видом прикрытия торговли в Архипелаг, пока турки еще не готовы пройти в Черное море?»¹

Из записки Потемкина видно, что завоевания «на сухом пути» в районе Архипелага и проливов (то есть именно на тех землях, которые по проекту, представленному Австрии, должны были входить в Греческую империю) светлейший князь считал невозможными. Он реально оценивал скромные способности русских десантов и скептически смотрел на уровень подготовки морских офицеров, почти лишенных практики. Поэтому цели, поставленные перед экспедицией, Григорий Александрович соразмерял «по нашим силам».

Обращает на себя внимание высокая оценка сухопутных частей турецкой армии, которые во время войны 1768–1774 годов «тремястами человек» «гоняли» крупные русские десанты. Потемкин, не смущаясь, напоминает императрице эту неприятную подробность. Характеристика, данная им противнику в записке Екатерине, резко отличается от известной по мемуарам Луи де Сегюра: «Изнеженные, развращенные турки могут убивать, грабить, но не могут сражаться. Для победы над ними не нужно даже много искусства. В продолжение сорока лет в каждую войну они впадают в те же ошибки и терпят постоянный урон… Пятисоттысячное войско стремится, как река, выступившая из берегов. Мы идем на них с армиею в 40 или 50 тысяч человек… Несколько отчаянных, разгоряченных опиумом, бросаются на наши пушки, рубят их и падают под нашими штыками. Когда эти погибли, прочие пускаются бежать».

Мнимая легкость борьбы с турками специально подчеркивалась Потемкиным в беседе с французским дипломатом, поскольку князь старался убедить Сегюра в необходимости изменить политику Версаля в отношении Порты. «Вы хотите поддерживать государство, готовое к падению, громаду, близкую к расстройству, — говорил Григорий Александрович. — …Согласитесь, что турки — бич человечества. Если бы три или четыре сильные державы соединились, то было бы весьма легко отбросить этих варваров в Азию и освободить от этой язвы Египет, Архипелаг, Грецию и всю Европу. Не правда ли, что такой подвиг был бы и справедливым, и религиозным, и нравственным, и геройским подвигом?»².

Перед Екатериной у Потемкина не было необходимости преуменьшать силу турецкой армии, оба корреспондента понимали, что в случае войны русским войскам придется встретиться с серьезным противником.

Столь же сильно наших героев заботила в тот момент ситуация, которая могла сложиться в Европе из-за активных действий России на Юге. В пространной записке светлейший князь очертил план, который необходимо было принять для сохранения в безопасности границ империи от Балтики до Буга и Кубани.

«До дальней нужды не посылать более к шведским границам, как один корволан,* — писал Потемкин, — который с полками финляндской дивизии расположится на той границе.

Противу прусского короля не вижу я нужды ополчаться. Его демонстрации не на нас будут, но устремится… он на Данциг. Тут император дремать не станет, а мы отдадим время. Но если б прусский король вместо Данцига стал забирать Польшу, тогда поднять поляков, обратя против него корпус [И. П.] Салтыкова…