Потерявшая имя

Наконец юной графине удалось пробиться между двумя самыми старыми и менее сильными женщинами в хороводе. Те злобно зашипели, растирая ушибленные руки. Елена вылетела из адской карусели и, не удержав равновесия, приземлилась на колени прямо перед стулом Софи Ростопчиной. Их глаза на миг встретились, и та успела заговорщицки мигнуть Елене, как бы говоря: «Держись! Я знаю, что ты права!» Вряд ли графиня смогла прочитать ее мысли, неизвестно даже, признала ли она в Софи свою прежнюю знакомую — в эту минуту ее обуревали другие чувства. Она вскочила на ноги, сорвала с головы шутовской колпак и швырнула его в лицо дядюшке:

— Этого я вам никогда не прощу!

Елена обращалась лишь к Белозерскому, говорила негромко, но в зале стало в этот момент так тихо, что ее слова были услышаны всеми, и ненависть, с которой они были произнесены, каждый гость невольно примерил на себя.

Девушка выбежала из зала, никому не показав навернувшихся слез, с твердым намерением искать защиты у Шуваловых.

Решив, что для одного вечера случилось уже слишком много скандалов, некоторые гости после бегства юной графини решили тотчас покинуть дом Белозерского и, безусловно, так бы и поступили… Но в этот самый миг лакеи распахнули обе половинки двери, и на длинном катящемся столе, покрытом крахмальной скатертью, явился долгожданный десерт. Он запоздал, так как в последнюю минуту кое-что пришлось переделывать, и взмыленный кондитер-итальянец, колдуя над сладким шедевром, на языке своей прекрасной родины проклинал сумасшедших северян, которые то обручаются, то расторгают помолвку, даже не успев съесть приготовленный по этому поводу торт. Князь заказал десерт в свадебном стиле, рассчитывая, что он поспеет как раз к тому моменту, когда он при всех гостях назовет Елену своей невестой. Торт в изобилии украшали алые и белые кремовые розы, сплетенные в виде двух сердец, пухлые амуры, выпеченные из сдобного теста, а кульминацией всего был очаровательный шоколадный арапчонок, с лукавым видом стоявший в середине торта и державший в вытянутых руках серебряную шкатулочку. В шкатулочке находилось бриллиантовое кольцо, которое князь собирался надеть на пальчик своей невесте. Такая интересная помолвка должна была всем запомниться, о ней бы долго говорили в свете, князь сделался бы модной фигурой… И вот все шло прахом! Белозерский едва успел передать Евлампии указания о переделках, а та уж сама ругалась с кондитером, который со слезами на глазах рушил плоды своей фантазии. В результате шкатулочка исчезла из рук арапчонка, и шоколадному сорванцу вручили живую алую розу. Число купидонов сократили — убрать всех кондитер отказался наотрез, сплетенные сердца пришлось спешно превращать в розовые клумбы… Но все равно, хоть и переделанный, торт имел такое «свадебное выражение», что, рассмотрев его, гости начали с удивлением гадать, что бы это значило. Впрочем, когда десерт очутился у них на тарелках, гадание прекратилось — все принялись за еду.

Сам Белозерский не попробовал ни кусочка — проклятый торт вызывал у него приступ тошноты одним своим видом. Не притронулся к нему и Ростопчин. Почувствовав сильное недомогание, он вместе со своим семейством вскоре откланялся. Шоколадного арапчонка по приказу князя сняли с торта и, бережно завернув, отослали в карету губернатора. «Дочуркам! Девицы ох как любят сладенькое!» — навязывал гостинец Белозерский. Алую розу он собственноручно преподнес Екатерине Петровне — «в знак восхищения!». Та приняла цветок и любезно улыбнулась, но, садясь в карету, словно невзначай, разжала пальцы и роза упала в жидкую ледяную грязь.

— Что за вечер! — сказала она, откидываясь на кожаные подушки и преодолевая приступ дурноты. — Ты, Софи, была права, когда назвала вкус князя отвратительным. Этого человека нельзя выносить долго.

Дочь не ответила. Она в этот миг думала совсем не о князе.

Глава шестая

Юная героиня узнает цену старым клятвам

Графиня Прасковья Игнатьевна так бы и провела всю зиму в своем дальнем вятском имении, если бы не одно неожиданное обстоятельство. Второй гонец, посланный из Москвы с письмом от Макара Силыча, пожаловался барыне, что дворецкий все чаще стал прикладываться к бутылочке и потихоньку распродавать трофейное добро, оставленное французским генералом. А между тем московский губернатор граф Ростопчин издал указ, по которому все добро, брошенное французами, остается за домовладельцами. Выходит, что дворецкий пропивает ее барское, шуваловское добро.

— Вот окаянный! — в сердцах воскликнула графиня и, разведя руками, добавила: — Ведь не водилось раньше за ним такого греха! Никак лягушатники его сглазили!