Поток

С тех пор много воды утекло, и белки, которые ИскИн закачал в тело Грейди через пупок и под воздействием которых он лишился волос и ногтей, уже давно покинули его организм. Теперь у него была роскошная шевелюра – и ногти, скрести стены камеры. Все это никак не приближало ни его, ни других Резисторов к свободе.

Тело омывала имитация солнечных лучей, под ней даже можно было обгореть, если просидеть долго. Грейди не видел настоящего солнечного света несколько лет, но, говоря по правде, тюремная копия внешнего мира была более чем убедительна. Не просто видео, а свежий, пахнущий вереском воздух. И солнечный свет, обладающий всеми свойствами реального, – не обыкновенные ртутные металлогалогенные лампы низкотехнологичной цивилизации, а мощные тонкопленочные светодиоды, способные создать электромагнитное излучение любой длины волны. Как теперь знал Грейди, материаловедение как наука пережила в восьмидесятые годы двадцатого века настоящее возрождение, и то, что всего несколько лет назад показалось бы ему волшебством, сейчас было само собой разумеющимся.

Но контроль над тюремной камерой вовсе не был прелюдией к побегу из «Гибернити». Отсюда еще никто не вырвался. Ему понадобилось больше года, чтобы принять такое положение дел – если, конечно, предположить, что он действительно с ним смирился.

Во всяком случае, теперь Джон представлял, как работает тюремный комплекс. Ответ можно было дать одним словом: плохо. Надзиратели почти не контролировали тюрьму и боялись, что власть окончательно перейдет в руки гениальных зэков.

Однако в знаниях последних зиял серьезный пробел. Система управления тюрьмой состояла из разрозненных автономных узлов – для каждой камеры существовал свой. «Гибернити» обслуживали и строили полуразумные автоматические устройства, при необходимости они же выплавляли в камне новые помещения. К этой технике не имели доступа ни тюремщики, ни узники.

В знаниях Резисторов были и другие лакуны: они не имели четкого представления о том, сколько заключенных содержится в тюрьме. А также о том, где, собственно, она находится.

Грейди месяцами изучал записи с подконтрольных Резисторам камер видеонаблюдения, сделанные в помещениях для охраны и коридорах, надеясь обнаружить хоть какие-то намеки на их местоположение. Надзиратели, по большей части, были клонами Моррисона и большую часть времени вместо работы устраивали друг другу жестокие розыгрыши. Грейди вспомнил, что настоящий Моррисон называл своих псевдосыновей гиенами, – с прозвищем он явно не ошибся. Они грызлись между собой и роптали на судьбу, забросившую их нести службу на край света.

Но Резисторов уважал каждый.

Грейди вспомнил, как на трансляции с самой границы территорий, подконтрольных заключенным, увидел одинокий сторожевой пост и граффити, которое надзиратель оставил для своих сослуживцев: «Датчики врут». Эта надпись весьма неплохо отражала положение вещей.

Судя по всему, комплекс «Гибернити» существовал год за годом в автономном режиме, по мере необходимости синтезируя воду и пишу для своих нужд посредством термоядерного синтеза. Для создания продовольствия в автоматических лабораториях молекулы неорганических соединений перестраивались, превращаясь в белки и углеводы. Тюрьма была, по большей части, на самообеспечении и не нуждалась в посетителях из внешнего мира. Самодостаточность была еще одним технологическим достижением БТК – и в данном случае не пошла ему на пользу.

Глядя в маленькое зеркальце, которое он сделал из полированной стали, Грейди видел, как изменился за эти годы – и физически, и психологически. Исчезла полуулыбка, которая неизменно играла на его лице в те времена, когда мир не уставал его изумлять. Осталась только угрюмость и решительность.

Следы борьбы так и не исчезли. Спину и бока Джона покрывали шрамы от побоев, когда-то нанесенных ему тут. На голове остались тянущиеся по кругу от висков отметины – там, где в его черепе просверлили отверстия, чтобы поместить в мозг углеродные микроволокна (а позднее извлечь их оттуда).

В его душе тоже были раны. Потеря памяти – о детстве, о родителях. Утрата личности. Поэтому оставшиеся воспоминания Джон ценил еще больше. Их оказалось достаточно для того, чтобы предположить, что когда-то он был счастлив. Грейди знал, как близок был когда-то со своими родителями, но не мог вспомнить ни их имен, ни даже их лиц.

Какие-то прозаичные детали Джон смог восстановить с помощью информационного досье своей камеры – полное имя, трудовую биографию, – но они не давали ощущения целостности.

Тем не менее он был уверен, что по-прежнему является Джоном Грейди.