Потому что (не) люблю

Может, тот самый бес в ребро? Ну что ж, его этот «бес» очень даже устраивал, тем более что Маринка, словно считывая его обновлённые предпочтения, умудрялась соответствовать. Она вообще как-то изменилась в последнее время — не потеряв своей вечной взбалмошности, стала, тем не менее, спокойнее и мягче. Теплее. Уютнее. И не было картины прекрасней, чем три его девочки — белокурые копии друг друга, встречающие его вечером с работы или охмуряющие своими будто под копирку хлопающими ресничками. У них даже улыбки у всех троих были одинаковые.

Поднял взгляд на Маринкино лицо… и словно на замедленной съёмке увидел, как она зажимает рот ладонью, а распахнутые глазищи наполняются слезами. Тревожно ёкнуло сердце.

— Марин? Что случилось?

Но она словно не слышала — пялилась в телефон, а по щекам уже во всю катились капли.

Мигом оказался рядом, подцепив подбородок пальцами, заглянул в глаза:

— Марина, что?!

В ответ она лишь протянула ему телефон. Схватил его, непонимающе побежал взглядом по какому-то тексту.

— Что это, ты можешь нормально сказать?

— Читай.

— Чёрт, Марин, тут так мелко…

И замер. Потому что шапка документа гласила, что это результат теста на отцовство. С раздражённым выдохом опустил телефон. Ну что за… Ну просил же её не делать этого! Даже не думать об этом! И вообще никогда не заморачиваться! Ну любил же девчонок больше жизни и даже мысли никогда не допускал, что не его они дочки… Ну что за несносная женщина? Ну зачем всё портить? Причем — самой же себе!

— Марин… — потянул её на себя, в бесполезной попытке успокоить. — Вот поэтому я и не хотел. Мне всё равно, понимаешь? А вот ты теперь загонишься!

— Читай!

Данила зло фыркнул и побежал по строчкам дальше.

— …В смысле, вероятность отцовства девяносто девять и девять процента? — Рука вдруг дрогнула и безвольно разогнулась. А в голове — словно вата какая-то. Словно молодой бражки накатил, и она весело ударила по мозгам. — Я что-то не понял… Чьего отцовства?

— Да читай уже, дурень!

Но нужды в этом не было. Теперь-то он видел, что её шок и слёзы — это радость.

Закусил губу, чувствуя, как безудержным шквалом накатывает что-то такое огромное… Заметался по комнате, замер у окна… пряча слёзы. Нет, ему и правда было не главное, кто их биологический отец… Но не всё равно! Нее-е-т, далеко не всё равно!

Рассмеялся, как дурак: запрокинув голову, мешая хохот с слёзной поволокой. А Маринка подошла сзади, прижалась, мягко, будто кошечка.

— Дань, прости. Я знаю, что обещала не делать этого…

— Господи, Марин, — развернулся он к ней, обнял. — Да причём тут я?! А если бы тест оказался отрицательным? Да ты бы покой потеряла, дурочка!

— Если бы он оказался отрицательным, ты бы о нём даже не узнал, вот и всё. Я же знаю, как сильно ты их любишь, у меня ни разу, ни единой даже самой маленькой причины для сомнений не возникло. Ты самый лучший отец, правда! Дело ведь не в этом. Я просто хотела, попытаться сделать тебя ещё хоть чуточку счастливее.

— Ф-фух, блин… — утёр об её макушку скупую слезу. — У тебя получилось. Спасибо, родная!

— Угу, — знакомым загадочным тоном мурлыкнула вдруг она, — тогда, как проревёшься, Железный человек, скажешь. А то у меня ещё не все сюрпризы.

Данила замер на мгновенье… И отстранив её на вытянутых руках, с подозрением вскинул бровь:

— Та-а-ак…

— Обещай, что не будешь орать.

— Ещё лучше…

— Ну и ладно. Не обещай. Просто знай, что… на беременных орут только слабаки.

— … Чего? — Обалдел он. Это действительно было не смешно. — Ты шутишь?!

Она закусила губу и мотнула головой. А Данилу аж по?том прошибло.

— Марин, но тебе же нельзя!

— Я знаю! — всплеснула она руками и, выбравшись из его объятий, схватилась за халатик. Суетливо накинула его на плечи, нервно запахнула. — Но Дань, врачи перестраховывались! Они говорили, что вообще уже никогда нельзя, что анамнез, что швы, что то, да сё… Просто потому, что так предписывает общая практика, понимаешь? Не хотели брать на себя ответственность, вот и всё! — Говорила так воодушевлённо и запросто, словно о детском аттракционе в парке развлечений, но увидев, что Данила с трудом сдерживается, и сама зажалась. — Дань, ну не обижайся. Ну правда, ну чего я теряла-то? Мне что с их подачи было запрещено даже начинать, что самое страшное за самовольность — удаление матки в случае проблем. Что так, что так, итог-то один — никогда больше не иметь детей. Отказаться, даже не попробовав, Дань!

— Чего теряла? — Всё-таки сорвался Данила. — Серьёзно?! Да ты жизнью рискуешь!

— Ты меня не слышишь! Максимум чем я рисковала — это маткой. Но нафига она мне, если всё равно запрещено рожать? Дань… — несмело коснулась его руки. — Но у меня же получилось. Послушай, я же…

— Ааа… — рыкнул он и, взбешённо сбросив её руку, ломанулся из комнаты.