Потопленная «Чайка»

...Получив ордер на обыск квартиры Зубиной, я в сопровождении двух здешних сотрудников вновь отправился на Тургеневскую улицу. Остановили машину за углом и с соблюдением всех предосторожностей приблизились к дому номер девять. Один человек остался у ворот. Подойдя к застекленной двери, я прислушался: в комнатах не было слышно ни звука. Потом я осторожно заглянул в окно — лампочка по-прежнему лила свой неяркий свет, но тень от колыбели не шевелилась. Судя по всему, хозяйка еще не приходила. Ребенок спал.

«Надо сделать все, что в наших силах, чтобы черная тень его отца не отравляла ему жизнь», — подумал я.

— Как нам располагаться? — спросил Пиртахия, прерывая мои размышления.

Я огляделся. Один угол комнаты, тот, в котором висела колыбель, был отгорожен раздвижной ширмой. За этой ширмой укрылись Владимир и орджоникидзевский товарищ. Я сам собирался спрятаться за шкафом, который стоял в передней комнате. Но едва я перешагнул порог, как открылась входная дверь и показалась высокая русоволосая женщина с фарфоровым молочником в руке. Увидев меня, она удивленно подняла брови, молча поставила молочник на маленький столик в углу и недоуменно уставилась на меня. Потом, все еще не произнося ни слова, поглядела в другую комнату. Не увидев там Саидова, она обеспокоенно спросила:

— Где Борис? — Потом, видимо, чтобы исправить неловкость, смущенно улыбнулась. — Вы одни здесь, а где Борис Данилович? — Она медленно прошла во вторую комнату.

Я последовал за ней. Ребенок лежал в колыбельке и спал — это успокоило женщину. Она вздохнула с облегчением.

— Не волнуйтесь за Бориса, его, к счастью, удалось вовремя спасти.

— Спасти?! Ничего не понимаю... — В голубых глазах женщины мелькнуло искреннее недоумение.

«Раиса была права», — подумал я. Достаточно взглянуть на эту женщину, чтобы убедиться в ее честности и порядочности. Она не обладала броской и эффектной внешностью, но в то же время какая-то необъяснимая женственная привлекательность ее не могла не обратить на себя внимание. Худое, слегка удлиненное лицо, выпуклый лоб, губы, открывавшие при разговоре два крупных зуба, красивый подбородок с ямочкой посередине... Голова была гордо посажена на высокой, красивой шее. Умные, добрые глаза вселяли в меня уверенность, что с ней можно обо всем говорить откровенно. Но все же пока я предпочел осторожность.

— Все узнаете в свое время. Сейчас мы не можем вам все объяснить. О Борисе не думайте, он в безопасности. Мы пришли сюда, чтобы встретиться с его врагами. Если бы мы опоздали, сегодня ночью ему пришел бы конец. — Я поспешно придумывал, что бы сказать еще такое, чтоб успокоить ее. Времени не было. Каждую минуту мог зайти Стась или еще кто-нибудь, и тогда... — Со мной два друга. Они там, за ширмой. Не бойтесь, мы не задумали ничего плохого. Если угодно — вот вам документ. — Я потянулся к карману, но женщина с улыбкой остановила меня. Потом нетвердым шагом направилась к колыбели и устало села на стул.

— Бог мой! Откуда могут быть недруги у Бориса, он ведь такой хороший. — Ольга схватилась за веревку, на которой висела колыбель, и притянула ее к себе, словно опасаясь, чтобы никто не отнял у нее ребенка. — К тому же сегодня ночью он со своими друзьями собирался ехать в Москву.

— С какими друзьями? — спросил я, приблизившись к ней.

— С Игорем и с Сергеем...

Сергей — это, наверное, второе имя Стася. Держа в руках Саидова, я мог быть уверен, что Стась от меня не уйдет. Но Игорь? Их главарь, атаман. Человек, которого Раиса характеризовала как бездушного и безжалостного. Страх перед этим «Бароном» преследовал ее даже тогда, когда она была за тридевять земель от него. Откровенно говоря, я не рассчитывал на столь скорую встречу с ним. Но уклоняться от нее нельзя. Сердце у меня стучало, как у охотника, который ставит капкан на лису, а находит в нем волка.

Я погасил свет в передней комнате. Теперь во всей квартире горела лишь одна лампочка.

— Как раз они — Игорь и Сергей — злейшие враги вашего мужа. Но сейчас не до объяснений. — Я отодвинулся в сторону, чтобы сразу же не попасться на глаза, если кто-нибудь вдруг откроет дверь. Потом, подойдя к женщине, я положил руку ей на плечо и как можно убедительней сказал:

— А вы возьмите ребенка и пройдите с ним за ширму. Лучше всего, если вы ляжете на пол — всякое может случиться, вдруг они вздумают сопротивляться.

Ольга Петровна побледнела, дрожащими руками взяла ребенка и, крепко прижав его к груди, скрылась за ширмой.

Достав из колыбельки детский тюфяк, я протянул его, чтобы она постелила его на полу, и спросил:

— А где они сейчас?

— Пошли в магазин купить кое-что на дорогу. Но почему-то задерживаются, — шепотом ответила Зубина.

Во дворе послышались чьи-то громкие голоса, смех. Я быстро вышел в переднюю комнату, укрылся за шкафом.

— Конечно, ничего невозможного... — произнес у самой двери тонкий голос. Я почувствовал, как в комнате повеяло холодом, — открылась и сразу же затворилась входная дверь.

— Никто не приглашает нас войти. Значит, медовый год продолжается, — голос, произнесший это, был холоден и ровен.