Потопленная «Чайка»

Двое из незнакомцев были похожи друг на друга, как близнецы. Одинакового роста, с желтыми, как лютик, волосами и усами. Третий был смуглый и без усов. Все в серых военных кителях, в брюках из синей диагонали и узких, в обтяжку, сапогах. На столе лежали четыре папахи из серого каракуля. Четвертый, мужчина лет тридцати, со стриженой бородой и усами, был одет так же, как и остальные, но суровое и властное выражение лица позволяло предположить, что он был старшим по званию. По глазам хозяина он понял, что тот не очень-то рад непрошеным гостям, но это его ничуть не смутило:

— Конечно, незваный гость хуже татарина. Да что поделаешь, хозяин! Придется потерпеть, — небрежно проговорил он.

— Что там — званые, незваные. Добрым людям всегда рад, — через силу улыбнулся Петро.

Марфа стояла в углу бледная, взволнованная.

— Прежде всего, знайте — мы ваши доброжелатели. В этом вы скоро убедитесь... — сказал старший, оглянулся, остановил свой взгляд на Марфе и, обернувшись к Петро, тихо проговорил: — У меня к вам есть мужской разговор, без свидетелей.

Петро стало не по себе, но он не подал виду и кивнул жене:

— Поди-ка собери на стол.

Марфа молча направилась к двери, но безусый ее остановил:

— Погодите, вам помогут, наколют дров, воды принесут.

— Да зачем? Не к чему мне вас утруждать, — отнекивалась Марфа.

— Ничего, помогут, — повелительным тоном сказал офицер.

Ясно было, что к Марфе приставляли не помощников, а караульных.

Петро присел на краешек стула, весь обратившись в слух.

Офицер начал тихо и вкрадчиво:

— И у меня есть сын, и я отец, Петро! И понимаю, как тяжело было бы потерять родное дитя...

«Хочет сообщить о смерти Андрея... Потому и Марфу услали. Женщина, мать... слабое сердце...» — промелькнула у Петро страшная мысль, он побледнел как полотно.

Незнакомец заметил его смятение, но и бровью не повел, продолжал спокойным голосом:

— Я хочу спасти вашего единственного сына от опасности, от беды, в которую он попал... Но и вы должны будете пойти мне навстречу.

Будто издалека донеслись до слуха Петро эти слова. Жив Андрей, жив, и он, Петро, может помочь ему. Господи, да разве отец пожалеет что-нибудь для сына? Жизнь? Был бы Андрей жив-здоров, а Петро хоть сию минуту готов умереть. Петро облизал пересохшие губы, откашлялся, глубоко вздохнул и спросил сдавленным голосом:

— Что с ним? И как я могу ему помочь?

— Поговорим сначала об Андрее. Дело нешуточное, иначе бы я не решился отправиться в тыл врага. Мы с Андреем были неразлучными друзьями, вместе учились в ростовском техническом училище. Потом он поехал служить в Екатеринодар, а меня увлекла военная жизнь.

Петро слушал напряженно, стараясь не упустить ни слова. Страх его постепенно угасал. В друге Андрея он уже видел близкого и болеющего душой за его семью человека.

— Хотя наши пути разошлись и мы расстались, — продолжал офицер, — все же я не прерывал связи с другом юности. Мы часто наезжали друг к другу. Андрей даже стал крестным моего первенца.

Петро выпрямился, он с надеждой смотрел в глаза говорившему. Офицер замечал перемены, происходящие с ним, и говорил все увереннее:

— Раз как-то даже хотели приехать к вам, поохотиться в здешнем лесу. Но тут революция, гражданская война и...

Гость задумался на минуту, а потом продолжил свой рассказ:

— Я люблю Андрея, как самого себя. — Послушать его, так и он считал Георгия Васильевича Тория своим лучшим другом, но на самом деле, оказывается, это было не совсем так.

— Что же случилось? — со страхом спросил Петро.

— Расскажу, — офицер заиграл по столу пальцами. — Началась гражданская война. С Кубани я попал на Дон, вскоре и оттуда нас попросили, — мрачно улыбнулся он, показав белые, как слоновая кость, зубы. — Словом, — офицер достал из серебряного портсигара папиросу, — я не видел Андрея почти целый год. Только сейчас вот, месяц назад, встретились мы с ним, но лучше было бы нам не встречаться, — он зажег спичку, закурил и, сдвинув брови, уставился в одну точку.

— Скажите же, наконец, что с моим сыном? — вскрикнул Петро и встал со стула.

— Успокойтесь, еще не все потеряно, еще есть надежда. Поверьте, я не меньше вас беспокоюсь за моего друга! — сочувственно посмотрел на него офицер.

Петро тяжело опустился на стул, вытер рукавом со лба капли холодного пота и приглушенным голосом сказал:

— Простите, не осуждайте меня, я ведь отец...

— Хорошо вас понимаю... — Офицер многозначительно переглянулся со своими спутниками. — Ну вот. По поручению высшего командования мне довелось обследовать екатеринодарскую тюрьму. И что же вы думаете? Среди арестованных, отступившихся от бога и царя, нахожу Андрея! — Офицер затянулся и выжидающе посмотрел на хозяина.

Петро сидел, словно отупев, и бессмысленно глядел вниз.

— Мой сын арестован?.. — с трудом проговорил он. — Нет, не могу поверить.

Тория улыбнулся, встал, прошелся по комнате и, снисходительно глядя на Петро, сказал:

— Тем не менее это так. Он совершил тяжелое преступление, он выступил против царя и арестован. У нас мало времени. Сейчас нужно думать о том, как спасти Андрея от казни.