— Дзаргу поселит вас в надежном месте, недалеко от Сухуми. Не забудьте, для посторонних вы чужие друг другу. Первое время вообще сторонитесь людей, понятно? — Он обвел их взглядом.
— Понятно. Мы сделаем так, как вы говорите, — сказал Вася. — Но почему все-таки вы так заботитесь о нас?
Сигуа улыбнулся.
— Сейчас не время для объяснений. Потом всё узнаете. Готовы? Пошли.
Комендант быстро вышел и исчез в темном коридоре.
Дзаргу с ребятами пошел вслед за ним. Они вышли во дворик. Было темно. Улицу едва освещала крохотная лампочка. Дзаргу внимательно огляделся и дал знать, чтобы шли за ним. По ухабистой мостовой вышли к повороту, затененному огромным платаном, у которого маячил силуэт извозчика.
Глава двенадцатая
СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Моряки «Чайки» уже месяц томились в подвалах тюрьмы особого отряда.
За что их арестовали, в чем обвиняли, никто не знал. Антон написал три заявления, упорно требуя предъявления обвинения и угрожая в противном случае объявить голодовку, но все безрезультатно.
Наконец его вызвали наверх. Он удивился. Дело было к вечеру, в это время в здании особого отряда следователя обычно не бывало. Допрос заключенных подвыпившие особоотрядчики обычно начинали поздно ночью, и тогда уже ни они, ни заключенные в камерах не спали до утра.
Двое конвойных ввели Антона в кабинет. Комендант, нежившийся в кресле, даже не взглянул в его сторону. Но когда часовые вышли, его точно подменили. Он выпрямился, ободряюще улыбнулся Антону, подозвал к столу и указал на стул:
— Садитесь, Гергеда! Вы, кажется, хотите объявить голодовку, не так ли?
— До каких же пор мне кормить вшей, если я ни в чем не виноват? — громко ответил Антон и смело взглянул в глаза Сигуа.
— Может быть, вы и невиновны, но должны понимать, — он оглянулся и едва слышно продолжал, — где вы, у кого находитесь и, вообще, какое сейчас время. Объявление заключенным голодовки — это протест против беззакония, и там, где закон, правосудие стоят на твердой основе, такие меры могут дать желанные результаты. Но здесь хоть подохни с голоду, никто не обратит внимания на твои протесты. — Комендант взглянул в глаза Антону и сказал: — Так что береги себя и сохраняй здоровье. Оно тебе еще пригодится, — он открыл папку с бумагами. — Тебя обвиняют в шпионаже. Пока что больше ничего не могу тебе сказать. — Он протянул руку к кнопке звонка, но его остановил возглас Антона:
— Господин комендант...
Сигуа с удивлением посмотрел на заключенного.
— Тяжелые мысли замучили меня. Страшные сны снятся. Скажите, ради бога, что с Дата, как он? И я, если хотите, всю жизнь молча просижу в подвале.
Сигуа молчал и не сводил глаз с осунувшегося бледного лица, потом сочувственно улыбнулся и тихо спросил:
— Дата Букия ваш шкипер, не так ли?
— Да, — ответил Антон с нетерпением.
— Хорошо себя чувствует, хорошо. Не обращай внимания на дурные мысли, тем более на сны. Здесь всегда снятся плохие сны, ничего не поделаешь, такое уж место невеселое.
Гергеда облегченно вздохнул и улыбнулся. Сигуа опустил глаза, нахмурил брови и снова протянул руку к кнопке звонка. Когда часовой открыл дверь, комендант, по-прежнему угрюмый, сидел в кресле и мрачно смотрел на заключенного.
— Голодовкой угрожаете? — закричал вдруг Сигуа. — Можете голодать, сколько хотите. Босяки! — и вскочил с места, свирепея с каждой минутой.
— Продались русским, явились на родину шпионить и говорите, что невиновны?! Протестуете? Я вам покажу, как протестовать! — Потом он обратился к часовому: — Передайте дежурному надзирателю, что если этот человек еще раз заикнется о голодовке, пусть он разденет его, бросит в карцер, и не только мчади, даже воды не подает. Понятно? Пусть себе голодает, сколько угодно!
— Понятно! — Часовой вытянулся по-военному и толкнул арестованного к выходу.
Гергеда удивленно глядел на Сигуа: что это с ним? Но потом понял, что комендант кричал для отвода глаз. «Мне и в первый раз показалось, что он неплохой человек. Видно, так оно и есть», — подумал, приободрившись, Антон.
Глава тринадцатая
ПОТОПЛЕННАЯ «ЧАЙКА»
Начальник следственного отдела особого отряда Кондрат Арачемия, которому поручили дело «шпионов» с «Чайки», был мужчина крепкого сложения, лет сорока. Юридическое образование он получил в Московском университете, в течение десяти лет совершенствовался в Петербургском жандармском управлении по особо важным делам и был одарен многими качествами, которых не дает университетское образование. Серые, проницательные глаза его без особого труда распознавали каждое движение человеческой души. Он умело подбирал ключик к любому характеру, мог быть мягким и разговорчивым, настойчивым и беспощадным. Не жалел ни времени, ни энергии для того, чтобы разговорить молчаливого и замкнутого, и почти всегда достигал желаемых результатов.
Бывали случаи, когда на заключенных или свидетелей не действовали ни добрые слова, ни угрозы. Тогда Арачемия менял тактику и, как искусный актер, мгновенно преображался.