Потрошитель

В определенных кругах многие считают ее киллером, а остальные относятся к ней просто как к грубой наемной силе. Действительно, в последние годы, когда Тикки занималась охотой на двуногих, она многое сделала, чтобы затушевать этот вопрос для всех, в том числе и для самой себя.

Но теперь возникает еще один вопрос: как конкуренты Адамы, якудза из Хондзевара-гуми, прознали, что это именно она прореживает их ряды, и послали по ее душу Молотка? Просто догадались? А может быть, она где-то допустила прокол? Может быть, у них есть шпион или информатор в организации Адамы? А не мог ли сам Адама сдать ее?

Все это – трудные вопросы, на которые ей нужно найти ответы, но ни один из них не тревожил ее так, как еще одно событие, происшедшее ночью.

Там, на складе, она дала убежать этой девице-эльфу, телерепортеру, и гному-оператору, а ведь у нее мелькнула мысль прирезать их просто потому, что они там оказались. Инстинкт требовал этого, повелевал убить их, разодрать на части и насытиться их мясом. Она чувствовала, что луна воспламеняет ее, пробуждает в ней дух хищника, но сумела подавить себя, потому что ей не нравилось это ощущение.

От этой девицы-эльфа пахло так, как могло пахнуть только от магов, а гном вонял кибернетикой. Тикки трудно было сказать, что ей более противно – плоть псевдочеловека или мясо полукиборга, в которое понапихано чипов.

Но это так, кстати. А главное – Тикки всегда сама решала, что ей делать, где и когда убивать, если вообще убивать. Никто не может решать за нее. Это – императив, абсолютный закон, и все обязаны ему подчиняться. Даже ее собственные инстинкты. То, что она неукоснительно выполняла этот закон, и дает ей возможность так долго оставаться в живых. Если бы она убивала всякий раз, когда у нее возникало такое желание, ей бы пришлось мчаться по миру как безумной, а человечество, объединившись, гналось бы за ней и в конце концов уничтожило бы ее.

Может быть, ее постоянный спор с самыми темными побуждениями уже шел ей во вред. Совсем недавно она совершила поступки, о которых теперь сожалеет. Тикки по этому поводу не стонет и не плачет, потому что это ничему не поможет. Однако же надо делать выводы из собственных ошибок – хотя бы для того, чтобы не повторять их в будущем. Ведь настанет день, когда она поймет наконец, в чем же заключается ее роль в обществе людей, так же ясно, как понимает свою роль в условиях дикой природы.

Конечно, она воспринимает людей и псевдолюдей как свою добычу, но ведь они – не ее естественная добыча! Тикки никогда не стала бы за ними охотиться из-за мяса. Точно так же, как она никогда не стала бы охотиться на тигра или тигра-оборотня, да на любого оборотня!

Вот поэтому-то ей и кажется, наверное, что охотиться на эльфов и гномов тоже неверно. Это то, что люди называют «жестокое убийство». То, что она сама всегда считала противоестественным. Преступлением против Природы. Эти двое псевдолюдей не были ни охотниками, ни жертвами. У нее не было оправдания для их убийства. Просто прохожие, безопасные и несущественные. У нее была масса причин отпустить их, не причинив вреда, это было ясно с того самого момента, когда она их увидела.

Так что же с ней не в порядке? Тикки потрясла головой и заворчала.

32

Операция началась без четверти шесть утра.

Кэркленд наблюдал за ней, сидя за рулем своей машины без опознавательных знаков полиции. Поначалу ничего особо драматического не происходило. Рассветало. Слабенького солнечного света, пробивающегося сквозь облака и туман, тем не менее оказалось достаточно, чтобы сработали на отключение фотоэлементы уличного и дежурного охранного освещения. Все кругом выглядело серым и заброшенным.

В противоположном конце квартала появились фургон и «форд-седан». Пятеро в обычной одежде выбрались из фургона, еще четверо – из седана и пошли к середине квартала. На самом деле одеты они были в неокевларовые бронежилеты и вооружены до зубов – от всевозможной автоматики до пулеметов, хотя по виду и не скажешь.

Прямо, напротив того места, где находился Кэркленд, стояло четырехэтажное здание из хрома, стали и стекла. Большая часть хромировки хранила следы пожара, стекла были выбиты. Асфальт у дома был засыпан мусором. Здание окружала ограда с воротами, рядом с ними – большое объявление, что данная собственность выставляется на продажу, сдается в аренду и так далее.

Все было спокойно.

Кэркленд нажал на кнопку микрофона связи, лежащего у него на коленях, и произнес небрежным тоном:

– Дорожный пятый-Дэвид, десять семьдесят два.

«Дорожный пятый-Дэвид» был позывным коллег

Кэркленда, которым повезло дежурить на этой неделе, а «10-72» – требование сверить часы. Компьютерный женский голос из центральной диспетчерской назвал время, а переодетые копы, стоявшие на противоположной стороне улицы, приняли его как сигнал к действию.

По одному копу из каждой группы взмахнули руками, посылая товарищей на штурм. Через несколько секунд обе группы форсировали ограду и направились к зданию.