Поцелуев мост

Настроение у дочки улучшилось, когда наконец прилетел в Петербург Ефим. Я выделила ему комнату и старалась не оставаться наедине, чтобы не будоражить прошлое. По вечерам мы мило, будто были, как прежде, одной семьей, ужинали на кухне. Ефим рассказывал о своей семье, скупо о новой жене и маленькой дочке. Но особенно гордился своей новой работой. Ефим всегда увлекался фотографией, а теперь сделал ее своей профессией. Он на паях с другом-эмигрантом открыл цифровую фотостудию и принимал заказы, в основном от девушек, желающих стать фотомоделями, – делал для них портфолио. Несколько работ Ефим привез с собой в Россию и собирался выставить в моем салоне. И хотя он заранее не предупредил об этом, я пообещала найти место и для привезенных им портретов. Все было чудесно, пока мы общались втроем.

Но один из дней нам с Ефимом пришлось провести наедине. С утра Женя созвонилась с Денисом и поехала к нему в офис, чтобы передать порученные ей документы. Сказала, что вернется только к вечеру. Ефим задумался, затем предложил прогуляться по улицам нашего детства. Я согласилась. Все лучше, чем сидеть вдвоём дома, а уходить без меня Ефим не собирался. Мы вышли из подъезда, и я свернула к автостоянке (недавно я купила серебристую «ауди» взамен украденного «ровера»), но Ефим остановил меня:

– Не надо машину, пойдем пешком. Погода чудная, да и недалеко до наших пенат. От Поцелуева моста до Львиного рукой подать.

Я не возражала.

– Да, местечко ты классное выбрала! Умеешь окружить себя подходящим пейзажем.

Ефим раскрыл фотокамеру, с которой никогда не расставался, и осмотрелся. Мне и самой нравилось место, где находились мои дом и галерея. Крюков канал прямым рукавом вклинивался в светящуюся солнцем реку Мойку, отдавая ей свои воды. Мы остановились на невзрачном деревянном мосту через канал, который я считала безымянным. С этого места было хорошо кадрировать Поцелуев мост, попавший даже в городской песенный фольклор. До него было метров десять– пятнадцать.

– Встань, Лена, пожалуйста, на Поцелуев мост, для фактуры.

– Снимай, Ефим, без меня. Я не люблю позировать.

– Ладно, тогда я тебя здесь щелкну!

Он отскочил в сторону и остановился у столбика с названием моста, машинально посмотрел вверх.

– Фьюить! – присвистнул он. – Матвеевский мостик. Это что же?! Ты со своими денежками уже своего хахаля увековечила?

О Матвее Ефиму успела рассказать дочь, но впервые Ефим назвал это имя.

– Ефим, не забывайся!

– Да чего ты из себя цацу строишь!

Первые дни бывший муж держался прилично, а сейчас повел себя как встарь. Но сейчас я не была обязана терпеть его закидоны.

– Иди один! Я с тобой дальше не пойду, – твердо заявила я.

– Брось ломаться, не девочка. – Ефим грубо дернул меня за ремешок сумочки. – Что я такого сказал?

Я потянула сумку к себе, и ремешок оборвался.

Ефим растерянно держал мою сумку в руке, не зная, что с ней делать. Да, он всегда был таким: то вспыльчивым, то ласковым, то грубым, но чаще просто невыносимым. И годы не изменили его привычек. Я уже забыла, как мучилась от его истерик, криков, а не только измен. Молча взяв у него сумку с оторванной ручкой, я сунула ее под мышку и пошла вперед. Ефим, как побитый пес, плелся сзади. Нет, нам не следовало встречаться! Однако скоро моя обида улеглась: сама виновата, знала, кого приглашаю. Мы прошли тихими старинными улочками и вышли на канал Грибоедова, к Львиному мостику. Четыре льва застыли по его углам, удерживая железные ванты в своей пасти. Мостик вздымался изящной дугой над зеленоватой водой и чуть покачивался – когда-то, детьми, я и Фимка бегали по его дрожащим доскам. Однако старые давно сгнили, и сейчас под ногами у нас желтел свежий настил. Я не хотела возвращаться в прошлое, но Ефим, кажется, провалился в него. Он остановился в центре моста, заступил мне дорогу и неожиданно крепко обнял меня и поцеловал прямо в губы. Я оттолкнула его. Вытерла рот рукой. Нет, каков нахал!

– Ты что, с ума сошел? Дети смотрят.

Рядом, у спуска дети вылавливали удочкой пустые бутылки, но теперь, забыв о своем занятии, с любопытством глазели на нас. Один мальчонка, состроив смешную рожицу, закричал:

– Жених и невеста, тили-тили-тесто!

– Пошли назад, что ли? – предложила я, не в силах сердиться.

– Нет, пройдем к нашему дому, на Подьяческую, – возразил он. – Прости за несдержанность, воспоминания нахлынули.

Мы сошли с деревянного настила и оказались на улице нашего с ним детства. Подошли к знакомому дому, вошли во двор, посмотрели на наши окна. Современные стеклопакеты заменяли оконные переплеты на всем этаже.

– Нашего дома больше нет, – констатировала я.

Однако он упрямо цеплялся за прошлое:

– Аленка, разреши поцеловать тебя в последний раз. Сейчас в этом дворе стоит мальчик Фимка, который любил тебя.

– Не меня, Ефим, а девочку с косичками, которой давно нет. Я тебя понимаю, ты много лет не был в стране, в нашем городе, сейчас увидел знакомый дом и проснулся-встрепенулся.

– Но и ты отсутствовала изрядно.