Поцелуев мост

Но, раз уж успешного художника из меня не вышло, а на причуды неуспешного не было денег — некоторые материалы для работы стоили, как крыло Боинга, а остальные, не меньше, чем двигатель того же самолёта. Непревзойдённого в мастерстве бровиста из меня, похоже, тоже не получится. Значит, стоит заработать денег хотя бы в моделинге. В конце концов, если заказчик считает, что ощипанная представительница семейства фазановых сможет толкнуть на рынке его товары — не мне спорить.

Половину бесконечно тянущегося времени Василий носился на студии, устанавливая безумное количество разнообразных по виду, конструкции, параметрам ламп, начиная от простых электрических, похожих на знаменитую лампочку Ильича, кончая чудом техники — какими-то импульсными газоразрядными лампами.

С тем же рвением Неля устанавливала меня, вертя моими несчастными конечностями, словно они крепятся на резинке для трусов, как в куклах советского времени. Следом за ней вокруг меня прыгал фотограф, причитая и приговаривая, как же его всё задолбало — и работа, и заказчик, и Неля эта ненормальная, и Василий, который может, но не хочет нормально выставить свет, последнее было очевидно, иначе чем объяснить его медлительность и вообще — вопиющую глупость. Я фотографа, естественно, тоже достала, но решила позиции не сдавать.

Поставили. Стою. Примус починяю. Всё в том же костюме мокрой курицы.

В дверях появилась знакомая фигура. Даже если бы я не спала с Федосом последную пару месяцев, я бы узнала его, а я, как бы удивительно это ни было — спала. Более того, он дарил мне целую тысячу роз и даже ав-то-мо-биль! Мысленно слово «автомобиль» я произнесла с интонацией всем известного ведущего. Просто сектор «приз» на барабане, а не Федос.

Он внимательно оглядел меня, почесал затылок, скептически скривив рот, направился прямиком к модели, то есть ко мне. И к фотографу, конечно.

— Посторонний на площадке! — завопил фотограф в лучших традициях пожарной сирены. — Кто вы такой?!

— Фёдор, — спокойно ответил фотографу. — А вы?

— Я — Григорьев! — с интонацией выражения, ставшего крылатым, «Фамилия моя слишком известная, чтобы я её называл»**, выдал фотограф, как оказалась, Григорьев.

— Конфета, тебе этот кусок штукатурки не мешает? — полностью проигнорировал услышанное Федос, будто обращались не к нему. Вообще не обращались. Так, муха прожужжала что-то и улетела. — На губах, — он показал рукой на мой разнесчастный рот, который был покрыт таким слоем помады, что в пору было закрепить результат сеткой для шпаклёвки.

— Мешает, — кивнула я.

— Плохо, — вздохнул Федос и уставился на Григорьева, кажется, с единственным желанием — выдернуть тому руки, ноги, голову и хвост, если таковой имелся.

— Фёдор! — подлетела Неля, выпучив светло-зелёные глаза, которые метали молнии похлеще, чем Зевс Громовержец. — Что ты здесь делаешь?!

— Пришёл посмотреть, а тут вот — губы!

— Что «губы»? — заверещала бывшая почти жена Федоса. — У всех губы! У меня губы, у тебя губы, у Василия тоже губы! Вася, скажи!

— Подтверждаю! — гаркнул Василий, волоча какую-то жуткую конструкцию из ламп, которую, по всей видимости, собирался направить на меня, как на пионера-героя перед расстрелом.

— Конфете неудобно, — зарычал Федос, я еле удержала себя от того, чтобы истово закивать.

Как бы согласна я ни была, какой бы слой помады не мешал мне, а так же слой всего, что было намазано, вбито, впечатано, всыпано в моё несчастное лицо, знавшее до этого дня один-единственный тюбик тонального крема, который закончился в позапрошлом году, но работа мне была нужна. Пусть она странная — изображать полудохлую курицу для странной, очень нелепой рекламы.

— Ты обещал не приходить, — возмутилась моя работодательница и скаут от моделинга в одном лице.

Не успела я осознать, что Федос, поправочка, мой Федос, что-то обещал своей бывшей почти жене, как услышала:

— Я должен проследить, что с Конфетой всё будет хорошо!

— Всё с ней будет хорошо!

— Не уверен, — зашипел Федос.

— Федь, ты срываешь рабочий процесс. Своими же действиями задерживаешь Илву.

— Я останусь, — поставил в известность Федя тоном, не терпящим возражений.

— Делай что хочешь, только отойди отсюда! — заныла Неля.

— Ладно, ладно… — буркнул Федос. — Я всё вижу, — показал он характерный жест рукой, не обращая внимания на гневные взгляды Нели.

На меня, к слову, во время этого диалога никто не смотрел. А у меня, между прочим, губы!