Поцелуй бабочки

А когда он пришел, этот вожделенный «завтрашний день», оказалось, что он холоден и дождлив. С утра дует противный северо-западный ветер, одновременно болят зуб, спина и нога. В голове тысяча неразрешимых проблем, в душе страх и сомнение, но счастье уже объявлено. Несколько провожающих и несколько зевак на пирсе ждут. Я загнан в угол. Остается отдать швартовы и по команде капитана…

— Спокойно, — говорю себе. — Ты и есть капитан… другого нет. Отвяжи веревочки, помаши платочком и отваливай, не морочь людям голову. Счастливо оставаться, друзья!

Невская губа, Петровский фарватер. Впереди несколько месяцев плавания длиной в несколько тысяч миль. Зачем, почему и с какой целью, понять невозможно, если не знать, что было до того.

Что было до того

История болезни под названием «хочу ходить под парусом» корнями своими уходит в профессиональную инфантильность. Работая в кино, я до сорока лет не имел отчества, до пятидесяти отзывался на обращение «молодой человек», костюм с галстуком не завел до сих пор — таковы демократические традиции профессии. Никакой регулярности, никакой системы, никакой стабильности… Привычки приобрел только вредные. О режиме или диете не может быть и речи. За сорок лет беспорочной службы не помню двух похожих друг на друга дней, но это не все.

Об «активных» и «пассивных» в области, далекой от проблем сексуальных меньшинств

Кто помнит хрестоматийное сочетание из служебной характеристики советских времен: «общественно активный»? Стало быть, наш — надежный, инициативный, всей душой радеющий за коллектив, готовый откликнуться на призыв, подхватить лозунг, а то и падающее знамя.

Но были и пассивные. В этом безнравственном племени я и отсиживаюсь долгие годы. Вспоминаете бессмертное: «…разве с этим народом что-нибудь построишь, ведь его даже на собрание не загонишь!» — это про нас, про пассивных. Правда и то, что, когда активные вопили «Распни его!», мы, пассивные, из своих задних рядов кричали «Кончай заседать, кино давай!». Тоже виноваты, конечно, но согласитесь — инициатива все-таки была не наша.

Каюсь, каюсь, не сиживал я на собраниях и конференциях. Не произносил речей на активах, симпозиумах и редколлегиях и, дотянув до преклонных лет, ухитрился не состоять ни в партиях, ни в советах, ни в союзах, включая комиссии и остромодные сегодня фонды. Каюсь и молча принимаю упреки. Ведь это мы, «пассивные индивидуалисты», не обеспечили кворума, и, кто знает, не по нашей ли вине сорвалось строительство коммунального счастья, так славно придуманного общественно активными харизматиками.

В итоге же всей этой бессистемной и общественно бесполезной жизни я до старости не потерял жеребячьего любопытства, из-за которого, уже в немалых годах, попал на крейсерскую яхту. Попал, огляделся и быстро сообразил: вот она независимость, законная, легальная, обществом не порицаемая. Вот он, путь к свободе! А на берегу в это время бушевал махровый застой…

О свободе

На берегу — исторические решения съезда, очередная «новая жизнь», а в море все помыслы сосредоточены вокруг простых и естественных вещей: сохранение лодки, спасение жизни, погода, море, навигация, паруса. Замечено, что от такого рода деятельности улучшается характер. Позерство исключается — зрителей нет. Хвастать не перед кем и нечем. Врать можешь только самому себе. Через несколько суток плавания уже многое понимаешь о бренности.

А какое блаженство — яхтинг в условиях демократии! В то время как в стране разворачивается нешуточная борьба за власть между подлыми и глупыми и возбужденный электорат, не отходя от телеэкрана, пытается угадать, какому вруну отдать голос, ты озабочен циклонической деятельностью у берегов Исландии. Атмосферное давление падает, и надо угадать, куда дунет: «в морду» или «в задницу», — как тут не стать философом? Волей-неволей приходится мудреть. А еще через некоторое время открываются небеса и приходит высшее знание: свобода — это когда все, что с тобой происходит, зависит только от тебя и стихии, читай — Бога. А это уже религия.

В начале было слово…

Слово звучало так: «Отдать швартов!» — и яхта отошла от бона.