Поцелуй гадюки

Почему его это интересует? подумала женщина, в голосе чувствовалась паника. Однако ответ её был полон покорности, вызванной долгими годами работы прислугой.

— Белинна.

— Мы ещё поговорим, Белинна. Позже. И наедине. Вы кое-что должны знать о вашем ребёнке. А пока я буду хранить ваш секрет.

Погасив псионическую силу, он вернулся к солдату.

Когда они шли дальше по коридору, молодой мужчина гадал, сказать ли Глисене, что он нашёл её настоящего ребёнка. Это, несомненно, поможет ей справиться с испытанием впереди, однако когда Глисена потребует своего ребёнка назад, это причинит боль Белинне. Та уже считала младенца своим собственным, успела полюбить его. Это Арвин видел в её глазах и слышал в её мыслях.

Но будет ли она его любить так же горячо, когда узнает, что он полукровка?

Они достигли комнаты Глисены, и солдат постучал в дверь. Вокруг замка потрескивали магические искры. Через мгновение дверь открыл Крушила, вид его был измождённым. Он пригласил Арвина войти в комнату и закрыл дверь.

Глисена уже не лежала на кровати; теперь она сидела на родильном кресле. Давину и другие жрецы по-прежнему стояли вокруг неё и молились уже почти охрипшими голосами; Арвин спрашивал себя, как долго они могут оставаться без сна. Их по-прежнему окружали парящие в воздухе щиты, только теперь они двигались медленнее. Время от времени один из них припадал к полу, словно голова лошади, бежавшей слишком быстро и слишком долго, затем поднимался снова.

Мараса сидела на высоком стуле рядом с родильным креслом, держа Глисену за руку. Рядом с ней на низком, накрытом скатертью столике, лежал нож. Чтобы обрезать пуповину, когда родится демон, предположил Арвин. В комнате стоял запах крови; тряпки под родильным креслом были сплошь в ярко-красных пятнах.

Барон начал расхаживать взад-вперёд, то и дело хлопая себя по бедру. Всякий раз, заслышав стоны дочери, он стискивал челюсть.

— Ты можешь что-нибудь сделать с её болью? — рыкнул он на Марасу.

— Уже сделала, — ответила жрицы измождённым голосом.

Глисена натужилась, тяжело дыша, и лицо Марасы побледнело. Свободная рука жрицы прижалась к собственному животу, и она вздрогнула. Должно быть, она наложила заклятие, позволяющее переносить боль Глисены в своё тело, подумал Арвин. Была одна псионическая сила, которая творила нечто подобное, работая по тому же принципу, что и узы судьбы, которым Танджу научил Арвина. Разница была лишь в том, что повреждение и боль могли переноситься только на самого псиона. Арвин не стал изучать эту силу — он попросту не хотел. В то время он никого не любил настолько, чтобы захотеть перенять чужую боль на себя.

Мараса втянула воздух сквозь стиснутые зубы и указала на одного из жрецов. Тот вышел из круга и вытянул левую руку ладонью вперёд, направляя на жрицу. Он произнёс заклинание, в воздухе послышался слабый треск магической энергии. Мараса потрясла головой словно собака, вышедшая из воды. Плечи её выпрямились, лицо обрело прежний цвет.

Барон продолжал расхаживать.

Когда Арвин подошёл к Давину, тот повернулся.

— Демон в тазовом предлежании, — сказал он. — Возможно придётся разрезать живот, чтобы вынуть его. Но прежде чем мы начнём, мне нужно знать, о чём он думает. Используй свою магию разума.

Глисена застонала — Мараса вздрогнула. Из круга выступил другой жрец и направил на жрицу целебное заклинание. Глисена дышала тяжело; на тряпки, расстеленные под родильным креслом, потекла струйка крови. Она посмотрела на Арвина, лицо лоснилось от пота. В глазах стоял ужас — она боялась умереть — но было и что-то ещё: вопрос.

Арвин присел на корточки возле неё. Слова сами сорвались с губ.

— Я нашёл того, кого ты просила, — сказал он тихо. — С ней — точнее, с ним — всё хорошо.

Складки боли на лице Глисены разгладились, но лишь немного.

— Она, — выдохнула дочь барона, в глазах пылала материнская решимость. — Позаботься… о… ней.

— Нет нужды, — прошептал Арвин. — Ты сама со всем справишься.

Глисена помотала головой.

— Обещай, что… позаботишься… — хрипло произнесла она.

Арвин коснулся её плеча.

— Обещаю.

Жрецы осторожно перенесли Глисену на кровать и встали вокруг. Мараса перетащила свой стул к кровати. Давину распахнул ночной халат Глисены, обнажая живот. Линии, нарисованные Нанет, почти исчезли; виднелись лишь их слабые силуэты. Давину взял нож. Оружие было из серебра, лезвие инкрустировано золотом в форме глаза: символа Хельма. Давину вытянул нож, и один из жрецов облил его водой из серебряной чаши, на которой также был выгравирован глаз. Верховный жрец приготовился и замер в ожидании.