— Он встал так, чтобы видеть тебя, — шепнула ей на ухо Джорджиана. — И если ты пройдешь в библиотеку, он последует за тобой.
— Я не посмею. — Сердце Оливии бешено колотилось.
— И это самая храбрая женщина? — укоризненно произнесла Джорджиана. — Женщина, которая вошла в кабинет отца с Рупертом, зная, что скоро должно произойти самое неприятное событие? Ты ведь смелая, Оливия.
Она глубоко вздохнула. В этот миг Куин повернул голову. Джорджиана была права: он искал Оливию.
Он любил ее. Или, скорее, она ему нравилась.
Почти ничего не видя, Оливия прошла в зал под смех Джорджианы. Взглянула на Куина, приглашая его следовать за собой.
Он выпрямился, и его глаза блеснули. Оливия пробиралась сквозь толпу гостей, останавливаясь, чтобы ответить на приветствия и отказываясь от предложений потанцевать. Это была игра, самая захватывающая игра, в какую она когда-либо играла.
Куин шел за ней. Оливия могла бы поспорить, что он не устоял перед ее взглядом. Власть опьяняла, кровь кипела, колени ослабели.
Оливия вошла в библиотеку.
В тихой комнате никого не было, кроме слуги. Герцогиня не хотела, чтобы гости уединялись, и поэтому в каждой комнате разместила слуг.
Оливия кивнула ему.
— Все хорошо, Робертс?
Узнав ее, слуга успокоился.
— Пока только три пары, — с улыбкой ответил он.
— Дай догадаюсь… Книга для пари на месте?
— В каждой комнате. По два пенса за комнату. Я сделал ставку, что эту попытаются использовать пять пар.
Дверь отворилась. Оливии не было нужды оборачиваться, сам воздух становился другим, когда герцог был рядом.
— Робертс. — От глубокого голоса Куина по ее спине пробежала дрожь. — Ее светлость ожидает вас.
Робертс был слишком хорошо вышколен, чтобы позволить себе выразить любопытство. Он поклонился и тихо вышел.
Оливия обернулась.
Куин был великолепен: широкие плечи, казавшиеся еще шире под темно-синим сюртуком из тончайшего сукна, подчеркивавшим зеленый цвет его глаз.
Выражение этих глаз заставило ее отступить.
— Куин! — вскрикнула Оливия, словно глупая тринадцатилетняя девчонка.
— Ты позвала меня, — прямо произнес он. — И я пришел, Оливия. Надеюсь, ты была серьезна, потому что я не смогу устоять перед тобой.
Она не знала, что сказать. Он был так красив — худой, сильный, мускулистый. Даже волосы у него необычные.
А она полная и непривлекательная.
В два шага он преодолел разделявшее их расстояние. Они были так близко, и от этого разница между ними становилась острее. Невероятно! Куин поднес руки Оливии к губам, и по ее спине снова пробежала дрожь.
— Я толстая, — выпалила она.
— Нет, ты самая прекрасная, чувственная женщина, какую я когда-либо видел. — Взгляд Куина медленно скользнул по ней. Все ее тело охватил огонь.
— Я хочу тебя, — произнес он. — Я хочу упасть на колени и боготворить твои бедра. — Он быстро провел рукой по изгибам ее тела — интимный жест, который может позволить себе мужчина лишь наедине со своей женой.
Но Оливия не вынесла бы, если позже он бы пожалел о содеянном, если бы в его глазах она вдруг увидела разочарование, как у своей матери. Она поспешно заговорила:
— Я не смогу стать хорошей герцогиней. Не думаю, что я по душе твоей матери. Она бы предпочла, чтобы ты женился на Джорджиане. Уверена, сама мысль о том, что ты можешь жениться на мне, приведет ее в ужас.
— И поэтому в моем имении есть отдельный дом. Я женюсь не на своей матери, а на тебе. — Взгляд серо-зеленых глаз Куина был таким… Оливия и представить не могла, чтобы мужчина так смотрел на нее.
— Я отпускаю грубые шутки. У герцогини не должно быть такого чувства юмора.
Его лицо было спокойным, но глаза смеялись.
— Я знаю одно такое стихотворение, которому научил меня мой кузен Перегрин, когда мы были детьми. «Раз у дамы возникла охота…»
Куин замолчал. Щеки Оливии порозовели.
— Посидеть на колючках осота… — тихо продолжила она.
— По правде говоря, я никогда этого не понимал. Но когда начинаешь объяснять подробно, стишок перестает быть смешным. Ты уверена, что хочешь быть с человеком, который любит неприличные шутки и к тому же всякий раз должен просить объяснить их?
— А ты уверен, что хочешь быть с женщиной, которая не разделяет твою любовь к науке? Боюсь…
— Чего, милая?
— Тебе будет со мной скучно. Я не могу рассуждать о природе света, а если ты начнешь рассказывать о математических функциях, я засну. Я не отличаюсь особым умом.
— Но ты разбираешься в чувствах, а я нет. Это не значит, что мой ум ничего не стоит. Нам нравятся разные вещи. Зачем мне докучать тебе математикой? Вместо этого ты можешь научить меня смеяться.
Оливия с трудом сдерживала слезы.
— Ты научишь наших детей неприличным стишкам? — спросил Куин.
Она задумалась.
— Возможно.
— Тогда сначала научи меня. Стыдно признать, но Альфи никогда не учил стихов.
Он обхватил ее за плечи, пальцы скользнули в ее волосы, играя с прядями.
— Знаешь, впервые после смерти Альфи я хочу говорить о нем. Я произнес его имя вслух и мне больше не кажется, будто я падаю в черную пропасть.
Оливия сглотнула.
— Возможно, мы назовем одного из наших детей этим злополучным именем, Альфинггон? — тихо произнес он. — Чтобы помнить о нем.