Я закрыла глаза, пытаясь прогнать жгучую боль. Даже понимая, что говорить уже не о чем и ничто не сможет заставить меня изменить решение, я все равно надеялась, что он хотя бы попытается меня отговорить. Не просто попытается –
Я вытерла слезы, которые катились по щекам.
Может быть, он прочитал что-то на моем лице. Может, услышал решимость в голосе. Или пытался сделать расставание менее мучительным для меня.
Может быть, я просто придумываю для него оправдания.
Что проку в одном последнем прощании? Стоит ли продлевать агонию? Я должна была ответить Рейфу отказом, но не смогла этого сделать. Видно было, что он страдает, как будто сражается с чем-то сильным и жестоким. Мое известие потрясло его. Возможно, и не следовало ждать большего, это и был знак того, что он не хочет меня отпускать.
Рейф обнял меня, поцеловал нежно, как в первый раз, полный сострадания и раскаяния, как в ту ночь.
– Лия, – шепнул он, –
А я ясно слышала слова «люблю тебя», хотя он не произнес их ни разу.
Глава сорок третья
Я обняла Берди, поцеловала ее в щеку, а потом обняла еще раз. Мы уже попрощались прошлой ночью, но рано утром обе, Берди и Гвинет, выбежали на крыльцо таверны, с плотно набитой переметной сумой. Съестных припасов в ней с лихвой хватило бы на двоих.
Рейф и Каден уехали еще до рассвета. Мне было жаль, что я не смогла попрощаться с Каденом, а вот с Рейфом нам еще предстояло увидеться у цистерны. Что же за срочные дела заставили его вдруг сняться с места? Может, сегодня такой день, когда не только мне, но и другим предстоит исполнить свои обязательства перед прежней жизнью. С Паулиной мы накануне проговорили полночи, многое было сказано, но утром она убежала из дому, когда я еще не проснулась. Долгие проводы – лишние слезы.
Я подошла к Гвинет, и мы обнялись.
– Ты ведь позаботишься о Паулине, правда?
– Конечно, – шепнула она.
– Поменьше болтай, не распускай язык, ясно тебе? – проворчала Берди. – По крайней мере, в дороге. А уж дома-то все им расскажи, выложи, как есть.
Возможно, мне не дадут возможности хоть что-то рассказать. Ведь я по-прежнему беглянка. Изменница. Но, с другой стороны, даже министры отца не будут отрицать, что для государства полезнее не наказывать меня за проступок, а сделать еще одну попытку вернуть доброе расположение Дальбрека.
Я улыбнулась.
– Выложу все, как есть, обещаю.
Взвесив на руке мешок с едой, я задумалась, как же навьючить все это на бедного Отто.
– Готова?
Я оглянулась.
Паулина, в одежде для верховой езды, вела под уздцы Нове и Дьечи.
– Нет, – я замахала руками. – Ты со мной не поедешь.
– Ты приказываешь как принцесса? Неужели замашки Ее королевского высочества вернулись так быстро? Как ты можешь мне запретить? Голову мне отрубишь, если я поеду следом?
Я подозрительно посмотрела на припасы, заготовленные на двоих, а потом на Берди и Гвинет. Они смущенно улыбались.
Я только пожала плечами. Мне нечего было возразить Паулине.
– Что ж, поехали.
Мы покидали Терравин так же, как приехали, в старой одежде, с тремя осликами, которые несли всю поклажу. Но не все осталось таким, как прежде. Другими стали мы сами.
Терравин остался позади – по-прежнему прекрасный, как жемчужина. Не идеальный. Не беззаботный. Но настоящее совершенство для меня. Совершенство
– Лия? – позвала Паулина, которая на Нове уехала довольно далеко вперед.
Я толкнула Отто, и он бодро потрусил вдогонку. Надо было двигаться вперед, к новой надежде. К надежде, сотканной из плоти, крови и клятвы. К альянсу. И если этот союз поможет ускорить месть, которой горели глаза Вальтера, тем лучше.
– Как ты себя чувствуешь? – окликнула я Паулину.
Обернувшись, она для пущей убедительности сделала большие глаза.
– Лия, со мной все прекрасно. Если уж я сломя голову доскакала сюда на лошади, то ползти обратно на Нове с черепашьей скоростью мне определенно под силу. Самая большая трудность, пожалуй, это мои бриджи – немного туговато сидят.
И она оттянула поясок на талии.
– Мы позаботимся об этом в Луизвеке, – пообещала я.
– Может, снова заглянем к тем симпатичным лавочникам? – игриво спросила Паулина.