Поцелуй перед смертью

— Ну, так все и шло, — продолжал Пауэлл; теперь, когда он признался в постыдном, ему стало легче говорить об их отношениях с Дороти. — Она в меня влюбилась, все время держала меня под руку и непрерывно мне улыбалась. Как-то я мельком сказал, что мне нравятся носки узорной вязки, — так она связала мне три пары таких носков. — Он поцарапал ногтем по столу. — Я ее тоже любил, но не так. Я скорее ей сочувствовал. Мне было ее жаль. Добрая душа, правда? В середине декабря она заговорила о браке. Не прямо — намеками. Это было перед самыми рождественскими каникулами, и я собирался их провести здесь, в Блю-Ривер. У меня нет отца, матери или братьев и сестер — только пара кузенов в Чикаго и несколько друзей по службе на флоте. А она хотела, чтобы я поехал с ней в Нью-Йорк и познакомился с ее родными. Я отказался, но она настаивала, и в конце концов у нас произошло решающее объяснение. Я сказал ей, что не готов связать себя брачными узами, а она сказала, что многие молодые люди идут на помолвку и даже женятся в двадцать два года и что если меня заботит будущее, то ее отец подыщет мне прекрасную работу. Но это меня не устраивало, хотя мне, конечно, хотелось сделать карьеру. Я собирался заняться рекламой и надеялся произвести в ней революцию. Тогда она сказала, что мы оба можем пойти работать после окончания университета, а я сказал, что такая жизнь не по ней — она с детства привыкла к богатству. Она сказала, что я не люблю ее так сильно, как она любит меня, и я признался, что, видимо, так оно и есть. Это, наверно, и была главная причина моего отказа. Она устроила ужасную сцену. Плакала, говорила, что я еще пожалею и все такое, что обычно говорят девушки. Потом изменила тактику — давай, дескать, подождем и будем продолжать наши отношения по-прежнему. Но мне последнее время было стыдно — будто я ее обманываю, — и я решил, что, раз уж мы почти договорились до разрыва, надо довести дело до конца, и сейчас как раз подходящее время: лучше всего это сделать перед началом каникул. Я сказал ей, что между нами все кончено, и она опять принялась плакать и говорить, что я об этом пожалею. На этом все и кончилось. Через два дня она уехала в Нью-Йорк.

— Она была в ужасном настроении во время каникул, все время дулась… завязывала перебранки…

Пауэлл печатал дном бокала мокрые круги на столе.

— После каникул, — продолжал он, — все было очень плохо. Мы все еще занимались в одной группе по двум предметам. Я садился в первый ряд и не смел оглядываться. Мы часто сталкивались на территории университета. И я решил, что больше не могу учиться в Стоддарде, и попросил о переводе в Нью-Йоркский университет.

Он увидел мрачное выражение лица Эллен и спросил:

— В чем дело? Ты мне не веришь? Я могу все это доказать. У меня есть зачетка Нью-Йоркского университета, и, по-моему, у меня сохранилась записка, которую мне написала Дороти, возвращая подаренный мной браслет.

— Нет, — подавленно сказала Эллен, — беда в том, что я тебе верю.

Он непонимающе посмотрел на нее, затем продолжал:

— Перед самым моим отъездом, где-то в конце января, она стала встречаться с другим парнем. Я их видел…

— С другим? — спросила, подаваясь вперед, Эллен.

— Я их два раза видел вместе и решил, что не так уж она переживает наш разрыв. Так что я уехал с чистой совестью. Даже думал, что поступил вроде как благородно.

— Кто это был? — спросила Эллен.

— Кто?

— Этот другой парень.

— Я не знаю. Просто мужчина. Мне кажется, что я видел его на занятиях. Дай мне закончить. Я прочел про ее самоубийство 1 мая в нью-йоркской газете — там была напечатана лишь небольшая заметка. Я помчался на Таймс-сквер и купил «Кларион леджер» в киоске, где продают газеты других городов. В ту неделю я покупал «Кларион» каждый день — мне хотелось узнать, что она написала в той предсмертной записке, которую послала тебе. Но они так и не опубликовали записку. Я так и не узнал, почему она это сделала… Можешь себе представить, что я чувствовал? Я не думал, что она покончила с собой из-за меня, но думал, что у нее было… какое-то общее уныние. А причиной этого уныния был я. Я стал отставать в университете. Наверно, считал, что должен получать плохие оценки в наказание за то, что с ней сделал. Перед каждым экзаменом я обливался холодным потом и сдавал из рук вон плохо. Я говорил себе, что причина этого — мой перевод из Стоддарда. В Нью-Йорке мне пришлось сдавать экзамены по предметам, которых в Стоддарде не было. Так что я решил в сентябре вернуться в Стоддард, надеясь поправить дело. — Он криво усмехнулся. — И возможно, надеясь убедить себя, что я ни в чем не виноват. Однако это было ошибкой. Каждый раз, когда я видел место, где мы с ней бывали, или здание муниципалитета… — Он нахмурился. — Я твердил себе, что она сама виновата, что любая другая девушка плюнула бы и забыла, но это мне не помогало. Я дошел до того, что нарочно проходил мимо муниципалитета, чтобы взвинтить себе нервы, — вроде как я сегодня заглядывал в вентиляционную шахту, воображая, как она…