Поцелуй шута

— Это я сделала с вами, — прошептала она сквозь рыдания. — Пожалуйста, простите меня! Я… я даже не представляла, что он имеет такую силу. Я просто хотела, чтобы вы перестали меня мучить, но я вовсе не хотела на самом деле, чтобы вы онемели. Я, конечно, просила об этом святую Евгелину, но я не ожидала, что все так произойдет. А теперь вы из-за меня потеряли дар речи. И даже если мой отчим не забьет вас до смерти, вы все равно окажетесь изгнанником, отверженным. Никому не нужен шут, который не может петь песенки и шутить и рифмовать, сколь бы это ни было ужасно. Если вы не заговорите, то умрете от голода!

Вот как, подумал Николас, продолжая нежно гладить ее по голове и по лицу, значит, бедная девочка думает, что виновата в этом его внезапном молчании! Что это она наслала на него проклятие, обратившись к Повелительнице драконов за помощью. Это было весьма забавно, и он едва не поддался искушению объяснить ей все, но вовремя подавил в себе это желание. Его леди совершенно очаровала его своими слезами, своим гневом, своим нежным ртом, который ему так хотелось поцеловать. Но при этом он ни на мгновение не мог довериться ей. Он решил, что по крайней мере три дня должен молчать, пока не найдет сосуд, и он будет молчать. Даже если бы, заговорив, он мог выманить у нее поцелуй.

Были и другие способы выманить поцелуй у женщины, которая этого не хочет, особенно если нежелание происходит от неискушенности. Он чуть приподнял ее лицо, так, чтобы заглянуть в ее полные слез глаза. Но она тут же зажмурила их, не оставив ему никакого другого способа успокоить ее, кроме как через прикосновения.

Поэтому он взял ее за плечи и притянул к себе ближе, целуя по очереди ее веки, пробуя на вкус слезы. Она отпрянула от него, громко всхлипнув, и он поцеловал ее в уголок губ.

— Я не хотела, — прошептала она. — Я не знала, что священный кубок может обладать такой силой.

На короткое мгновение Николас замер, прижавшись губами к другому уголку ее рта. Кубок у нее! Его застенчивая леди каким-то образом стащила сосуд и, очевидно, пожелала, чтобы святая Евгелина наказала надоедливого шута! И вот теперь она здесь, дрожащая и плачущая, умоляющая его о прощении. И все, что ему надо сделать, это сказать ей что-нибудь утешающее, убедить отказаться от неправедного пути и пойти с ней за кубком. Насколько он мог судить, в леди Джулиане нет ни на грош хитрости, а потому она едва ли могла хорошо спрятать сосуд, и его, скорее всего, очень скоро обнаружат. Может быть, она просто сунула его под кровать.

Было так ясно, что именно ему надлежит сейчас сделать. Джулиана могла что-нибудь заподозрить. Но он вполне мог скормить ей ту же сказочку, сказав, что ее искреннее раскаяние освободило ему язык, а затем уехать, прежде чем она могла бы остановить его, вместе со священной чашей в сумке Бого.

Именно так он и поступит после того, как поцелует ее последний раз. У него больше не остается на это времени — раз он добудет кубок, то ему здесь уже нечего будет делать, и их дорожки уже больше никогда не пересекутся.

Но и спешить особенно было некуда. Нет никаких причин, по которым он не мог бы задержаться на несколько мгновений, чтобы не вкусить поцелуев ее нежного неумелого рта. Брат Бэрт несет стражу снаружи, и на короткое мгновение Николас может позволить себе роскошь поверить в то, что Джулиана значит для него гораздо больше, чем то будущее, которое обещал ему король. Больше, чем титул его отца и положение, когда он не зависел бы ни от кого, кроме самого себя.

Она открыла глаза и посмотрела на него чуть затуманенным взглядом.

— Пожалуйста, — прошептала она, но Николас сомневался, понимает ли она сама, о чем его просит.

Он понимал. И молча поцеловал ее.

Он целовал ее медленно, позволяя ей привыкнуть к прикосновению его языка. Она дрожала, и он провел ладонями вниз по ее рукам, а затем завел их себе за спину, прижимая Джулиану к себе и заставляя ее обнять себя. Ему смертельно хотелось почувствовать прикосновение ее груди к своему телу, даже сквозь несколько слоев ее одежд.

Она быстро училась. Прошлой ночью она была застывшей, неловкой, а всего день спустя вдруг легко расслабилась в его жарких объятиях. Его горячий рот проложил дорожку по ее шее к вырезу на груди, и Джулиана позволила ему это.

Быть может, она принимала его поцелуй как справедливую муку? Было ли это епитимьей, которую она наложила на себя за то, что прокляла его? Казалось, его должно было это беспокоить, но на самом деле ему было все равно, по какой причине она позволяет себя целовать, раз ее щеки пылали от возбуждения, соски проступили сквозь ткань и уперлись острыми кончиками в его голую грудь, а в глазах появилось изумленное, мечтательное выражение. Причины были неважны, важен был только результат.

Он потянул ее на кровать и уложил рядом с собой. На ее лице появилось встревоженное выражение, но она не сопротивлялась, не отталкивала его руки, не отворачивалась. Ее рука была прижата к его груди, чуть препятствуя, чуть предупреждая… Он взял ее руку и поцеловал ладонь и положил ее себе на живот. Джулиана не отняла руки.