Поцелуй теней

Он был высокий и тощий, хотя рядом с Баринтусом высоким бы не показался. Он всегда ходил в суточной щетине, такой густой, что я однажды его спросила, отчего он бороду не отрастит. Он ответил, что его жена не любит лицевой растительности. Я на это сказала, что не могу себе представить, кто согласился за него выйти. Это Дженкинс продал фотографии расчлененного тела моего отца. Не в Соединенных Штатах, разумеется, мы для этого слишком цивилизованны, но есть другие страны, другие газеты, другие журналы. Фотографии купили и напечатали. Это он появился неожиданно на похоронах и щелкнул меня со слезами на щеках, с такими злыми глазами, что они горели как угли. Эта фотография была номинирована на какой-то приз. Приза ей не дали, но мое лицо и расчлененное тело моего отца стали мировой новостью – благодаря Дженкинсу. Я до сих пор его за это ненавидела.

– До меня дошел слух, что вы возвращаетесь посетить родные места. Вы останетесь целый месяц до Хэллоуина? – спросил он.

– Не могу поверить, чтобы кто-то рискнул навлечь на себя недовольство тетушки, разговаривая с вами, – сказала я, не отвечая на его вопрос. У меня большая практика игнорировать вопросы корреспондентов.

Он улыбнулся:

– Вы бы удивились, узнав, кто мне об этом говорил.

Мне эта фраза не понравилась. Как-то она звучала неопределенно угрожающе, как-то еще и лично. Нет, совсем мне она не понравилась.

– Милости просим домой, Мередит, – сказал он и отвесил небольшой, но странно стильный поклон.

То, что я хотела ему сказать, не годилось для произнесения на публике – слишком много было вокруг диктофонов. Если здесь Дженкинс, то и телевизионщики могут быть недалеко. Раз он не может получить эксклюзив, он постарался, чтобы здесь была толпа.

Я ничего не сказала, пропустила мимо ушей. Он меня подначивал еще с моего детства. Был он всего на десять лет меня старше, но выглядел старше на все двадцать, потому что я сейчас по виду была чуть за двадцать. Пусть я и не буду жить вечно, но сохранюсь очень хорошо. Я думаю, именно это раздражало Дженкинса – писать о тех, кто не стареет или стареет медленнее, чем он. Когда я была моложе, бывали моменты, когда мысль о том, что он наверняка умрет раньше, утешала.

– Ты все еще воняешь как пепельница, Дженкинс. Разве ты не знаешь, что курение сокращает ожидаемый срок жизни?

Лицо его стало резким и узким от злости. Он понизил голос и прошептал:

– Все та же мелкая стерва с Запада, да, Мерри?

– У меня есть постановление суда, запрещающее тебе к ней приближаться. Отойди на пятьдесят футов, Дженкинс, или я позову копов.

Баринтус подошел к нам и предложил мне руку. Ему не надо было этого говорить. Я-то знала, что не стоит втягиваться в обмен оскорблениями с репортером на глазах других репортеров. Постановление появилось, когда Дженкинс распространил мои фотографии по всему миру. Судебные прокуроры нашли нескольких судей, которые решили, что Дженкинс действительно злоупотребил доверием несовершеннолетней и нарушил неприкосновенность моей частной жизни. После этого ему было запрещено говорить со мной и подходить ближе пятидесяти футов.

Единственная, я думаю, причина, почему Баринтус тогда не убил за меня Дженкинса, состоит в том, что сидхе это тоже сочли бы за слабость. Я была не просто сидхе королевской крови, я стояла в двух ступенях от Неблагого трона. Если я не могу защитить себя даже от слишком усердных репортеров, то нечего мне делать в очереди на престолонаследие. Поэтому Дженкинс стал моей проблемой. Королева запретила нам трогать репортеров после того небольшого инцидента с лодкой. К сожалению, от Барри Дженкинса меня могла избавить только его смерть. От всего остального он очухается и приползет снова за мной шпионить.

Я послала Дженкинсу воздушный поцелуй и прошла мимо, опираясь на согнутую руку Баринтуса. Гален шел за нами, отбивая вопросы репортеров. Что-то из его слов доносилось до меня. Воссоединение семьи, домой на каникулы, тра-ля-ля, тра-та-та. Мы с Баринтусом смогли отойти от репортеров подальше, потому что Гален взял их на себя. И я могла спросить кое о чем серьезном.

– Почему королева вдруг простила мне бегство?

– Зачем обычно зовут домой блудное дитя? – спросил он в ответ.

– Не надо говорить загадками, Баринтус, скажи просто.

– Она никому не сказала, что задумала, но ясно дала всем понять, что ты возвращаешься домой как почетный гость. Она что-то от тебя хочет, Мередит, что-то такое, что только ты можешь ей дать или для нее сделать или для ее Двора.

– Что я такого могу сделать, чего не можете все вы?

– Если бы я знал, я бы тебе сказал.

Я наклонилась к Баринтусу, погладила его ладонью по руке сверху вниз и вызвала заклинание. Небольшое, вроде как завернула вокруг нас клочок воздуха, чтобы шум отскакивал. Я не хотела, чтобы нас подслушали, а если за нами следит тот сидхе, то ничего подозрительного нет в том, чтобы отгородиться от репортеров.

– Что там Кел? Он собирается меня убить?