Повелитель разбитых сердец

Нет, в самом деле, зачем людям в такую рань тащиться со мной невесть куда? Я им и так обязана за гостеприимство, к тому же они нагрузили меня подарками так, что я серьезно боюсь: придется доплачивать за багаж. Тут и косметика, и бутылка бургундского (коллекционного, между прочим), и множество сыров, в том числе несколько упаковок моццареллы, и кое-какие шмотки мне и Лельке, и даже игрушка для нее – точно такой же клоун Ша, который есть у Шанталь… Всеми этими многочисленными подарками деликатная Николь как бы пыталась загладить свою косвенную вину за неуспех своей миссии свахи. Вопрос только в одном: почему деликатная Николь из всех мыслимых и немыслимых игрушек, которые можно найти в большом-пребольшом городе Париже, выбрала именно этого поющего клоуна Ша, точную копию того, которого Шанталь подарил Максвелл Ле-Труа? Случайность? Или намек на то, что Николь поняла из моих отрывочных, бессвязных и неохотных рассказов гораздо больше, чем я надеялась?

…С тех пор, когда я увидела Максвелла на крыльце дома Брюнов в Мулене, прошло две недели. За все это время от него не было ни одного звонка. Разумеется! Когда я поймала его отчужденный взгляд, то сразу поняла, что между нами все кончено, что он не простит мне предательства.

Именно поэтому я даже не осмелилась подойти к нему тогда и хоть как-то объясниться. Подобрала свой рюкзачок, валявшийся около оживающего Тедди, поцеловала пса в голову – и тихонько смылась, воспользовавшись полной неразберихой, которая царила вокруг убитого Исы, мечущейся, орущей Клоди – и Максвелла, торжественно стоящего на крыльце со своей ошеломляющей находкой в руках.

Уходила я из Мулена тем путем, каким и собиралась, – через Нуаер. Там зашла на почту и позвонила в Париж. Сказала Николь, что должна срочно уехать из Мулена, что дом остался открыт, что прошу прощения… Она меня успокоила: оказывается, два часа назад ее отец выехал туда, чтобы проведать меня, так что дом недолго простоит бесхозным. Не хочу ли я вернуться в деревню и подождать мсье Брюна, который и отвезет меня в Париж завтра или послезавтра, спросила она.

Завтра или послезавтра!

Нет, я не хотела. Я не могла больше там оставаться. А потому села на автобус, доехала до станции, там взяла билет на поезд… Вскоре я была на вокзале Монпарнас в Париже, а еще через полчаса – дома у Николь.

Совершенно очевидно, что и она, и мадам Брюн намеревались засыпать меня вопросами. Однако посмотрели на меня – и… прикусили язычки. Наверное, видок у меня был очень выразительный… Собственно говоря, еще в поезде на меня с немалой озабоченностью косились пассажиры, так что я ничуть не удивилась поведению Николь и ее матушки.

Кое-что я потом им рассказала, впрочем, довольно бегло, кое-что дополнил вернувшийся через два дня мсье Брюн, который тоже поглядывал на меня странно. Честно говоря, и я была немало озадачена его рассказом. К примеру, он ни словом не упомянул о найденной картине. Сказал только, что Максвелл, которого кто-то, какой-то злоумышленник (может быть, убитый террорист-чечени, оказывается, разыскиваемый Интерполом), запер в брюновском погребе, так отчаянно пытался вырваться наружу, что умудрился сорвать с потолка медную трубу (ту самую, на которой весьма высокохудожественно были подвешены цепи с крючьями для окороков и сыров) и проломил ею дверь. Конечно, Максвелл вызвался исправить причиненные разрушения, что и обязался сделать не позднее чем через неделю.

Вообще, сказал мсье Брюн, в Мулене творились какие-то странные дела. Клоди впала в состояние умопомешательства и начала кричать о том, что ее низко, коварно обманул какой-то Гийом. Возможно, она имела в виду местного жителя Гийома Феранде, скульптора и дизайнера, оформлявшего дома в Мулене с помощью медных труб и умершего почти год назад. Еще она кричала, что это с ее помощью был убит в тюрьме знаменитый корсиканский экстремист Жан-Ги Сиз, что она также убила какую-то русскую проститутку, да и гибель чечени с непроизносимой фамилией И-са Ба-хо-ефф не обошлась без ее участия. Поскольку полицейским было доподлинно известно, что вышеупомянутого чечени ненароком подстрелил один из них, а Клоди Бертс тут совершенно ни при чем, то столько же доверия возникло и к другим ее откровениям. Короче, бедняжку связали (она впала в настоящее буйство) и увезли на машине «Скорой помощи», которая в кои-то веки приехала и впрямь очень скоро.

Полиция пыталась разыскать молодую женщину, предположительно, русскую, которую чечени взял в заложницы вместе с Клоди Бертс, однако она исчезла бесследно, и никто в Мулене ничего о ней не мог сказать. В том числе и мсье Брюн, само собой разумеется.