Повелитель разбитых сердец

– Ну наконец-то ты решилась спросить о главном! Нет, вообрази, Максвелл холост. Месяца два назад, когда был у нас в гостях последний раз, мой отец начал ему пенять, что тот не женится. Максвелл все отшучивался, дескать, какая жена выдержит мужа с такой безобразной репутацией, как у него, а потом брякнул, что если женится, то на русской: пора восстановить историческую традицию. Не понимаю, как я могла об этом забыть! Не понимаю! Сводила тебя с какими-то недоумками, когда тут такой кадр! Просто затмение какое-то на меня нашло!

На меня тоже немедленно находит затмение, во время которого воображение вовсю показывает мне картины блаженной и счастливой жизни рядом с этим скандальным и обворожительным Казановой.

Да ладно. Угомонись! А Лельку ты куда денешь? Нужна ему твоя дочь – made in Дзержинск. Ну и ладно, зато мне она нужна больше всех женихов на свете!

Почему-то у меня начинает щипать глаза. Нет, это же надо – так расчувствоваться из-за одного шаловливого поцелуйчика, и то – не в губы, даже не в щеку, а руки…

Бедная Семела. Бедная Ио. Бедная Валентин!

– А что за традиция? – спрашиваю как бы небрежно.

– Отец Максвелла был женат на русской. После Октябрьской революции ее родители оказались в Париже. А бабушка со стороны матери у него – англичанка, кстати, физик с мировым именем, она и выбрала ему это безумное имя. Так что в нем много всего намешано, всякой крови.

– В том числе и мавританской, – брякаю я.

– Вот уж нет! Ле-Труа – семья националистов, да еще каких. Они за чистоту белой расы. Так что смуглота у него испанская. Но та французская кровь, которая все же есть в его жилах, тоже о-очень непростая. Да, ты спрашивала меня о «Сафо и Фаоне»? – спохватывается Николь. – Знаешь эту картину?

Киваю.

– Не пойму только, при чем тут красавчик Фаон? – спрашиваю я. – Сафо же была лесбиянкой!

– Ну, это еще неизвестно, – загадочно поднимает брови Николь. – Далеко не факт. Она, между прочим, была замужем – за каким-то богачом Керкиласом, имела от него дочь Клеиду. Сафо славилась как примерная мать и жена. Сам Платон дружил с ней, а он не стал бы дружить с кем попало. Даже на монетах в городе Митиленах, где она жила, помещали ее изображения – а мыслимо ли это, если бы она была развратной и распутной? Некоторые исследователи считают, что женщины, к которым обращены ее стихи, – всего лишь подруги по школе служения музам, которую она устроила у себя дома. Конечно, она пишет о красоте телесной, однако никакой грубой физиологичности в ее поэзии нет и в помине.

– Серьезно, что ли? – спрашиваю я озадаченно.

– Конечно! Лесбиянкой Сафо можно назвать только потому, что она родилась на острове Лесбос. Потом она уехала оттуда, ну а еще через пятнадцать лет вернулась и жила там до самой смерти.

– Но ее стихи… они же всеми истолковываются однозначно… – мямлю я. – И в книжках пишут о ней…

– Да глупости! – нетерпеливо восклицает Николь. – Читала я такие книжки! В некоторых написано, что и Анакреонт был ее любовником, и Архилох с Гиппонактом. А между прочим, они жили либо на полвека позже, чем она, либо на столько же раньше. Полный бред, верно? Вот и про гетеризм – тоже бред.

– Погоди, погоди, – бормочу растерянно, не представляя, как возразить. Да… вот и спорьте теперь о пользе классического образования! У меня оно сугубо медицинское, просто я страшно люблю читать, глотаю все подряд, ну и память у меня хорошая. Потому я и могу к месту и не к месту цитатку вставить, как известный герой известного же романа, потолковать об Ювенале, в конце письма поставить «Vale!» [34] и помню, хоть не без греха, из «Энеиды» два стиха. Хотя насчет»Энеиды» это уж чересчур, но из «Илиады» точно пару помню. Но у Николь, насколько мне известно, именно классическое образование, она Сорбонну заканчивала по курсу древних языков. Ну вот и занимается самым что ни на есть древним делом: сватает людей. – Погоди, Николь! А кто же тогда Фаон?

– Юноша какой-то, известный своей красотой. Сафо была в этого Фаона до смерти влюблена. И когда он ее отверг, она покончила с собой. Ну разве такой поступок мыслим для дамы с гетерическими склонностями?

Век живи – век учись. Все это безумно интересно, конечно, однако мы изрядно отвлеклись от основного предмета нашего разговора.

– Подожди-ка, – поворачивается ко мне Николь и приостанавливает коляску. – Мы уже почти пришли. Вон, видишь? Максвелл сидит за крайним столиком. Да вон же он! Ну, где мы с тобой позавчера сидели, помнишь? Рядом с ним мужчина в серой тенниске, видишь?

Теперь и я их вижу. Максвелл Ле-Труа и тот, с кем он хотел встретиться, сидят к нам спиной и что-то оживленно обсуждают. Неохота им мешать.