Повелительница. Роман, рассказы, пьеса

Редкие фонари в черноте пустой улицы стыли одинокою цепью, плиты тротуара были сухи, и гулко отдавались по ним торопливые Ленины шаги. Саша шел рядом, держа ее под руку, и опять рука его терялась в ее пушистом обшлаге.

— Вам холодно, — сказала она. — Как переменилась за последние дни погода! Еще неделю тому назад мы с вами не верили, что через два месяца Рождество. А сегодня совсем декабрьская погода.

Он молчал, туман в мыслях делал для него трудным всякий разговор. Он поднял голову. Там, между кручами облаков, мерцали большие плоские звезды — голова кружилась, когда на ходу смотрел он вверх. «Она знает, что делает, — смутно подумал он, — а я не знаю, что делаю».

Лена шла в ногу с ним, и он впервые чувствовал ритм ее походки, словно было это предчувствие биения ее сердца. На углу она знаком подозвала таксомотор. Шофер перегнулся в ее сторону, она выпустила Сашину руку и подошла к машине, так близко, что даже положила руку на ее край. Саша увидел, как шевельнулись ее губы, но не расслышал адреса. «Все равно, — подумал он, — все равно, куда бы ни ехать». Он открыл дверцу, Лена села, и он сел за ней. Дверца захлопнулась, они понеслись.

— Погода переменилась, — сказала она, и голос ее дрогнул, но она тотчас оправилась, — и многое, многое переменилось. Как сладко иногда говорить банальности, правда?

Она повернулась к нему и взглянула ему в лицо долгим взглядом, словно притягивая его к себе.

— Куда мы едем? — спросил он, не зная, что сказать. У него опять начался озноб, и он боялся, что она заметит, что у него зуб на зуб не попадает.

— Мы поедем туда, куда вы сами захотели, — отвечала она. — Что с вами? Вы простужены? Вас трясет?

Он повернул к ней лицо с блестящими, совершенно больными глазами, она обвила его шею рукой, подняла ему жесткий воротник пальто и запахнула на груди шарф.

— Вас лихорадит, — сказала она, приближая его к себе и стараясь соединить у него под подбородком концы непослушного воротника.

— Я здоров, что вы, — отвечал он, щелкая зубами, — оставьте, мне совсем тепло.

Она выпустила его, оставив руку у него на плече.

— Не надо, не надо бояться, — сказала она вдруг, — ничего ведь не случилось, и на земле тысячи таких, как я и как вы.

— Я не боюсь. Почему вы думаете, что я боюсь? Я просто от счастья, оттого, что не знаю, что с собой делать, — зубы его застучали опять, — оттого, что страшно, что все кончится, оттого, что вы такая… Вы… Что вы со мной сделали?

Она провела рукой по щеке его, по шее. Больше всего на свете ему хотелось заплакать, сжать ее в объятии и зарыдать. Он протянул руку и осторожно нашел борт ее шубы, провел рукой по меху, нащупал пояс платья и почувствовал тепло, идущее от нее.

— Не трогайте меня, мы сейчас приедем. — Голос ее доносился откуда-то издалека, хотя он почти чувствовал ее губы у своего уха.

В тишине и мраке они остановились. Ничего не было видно кругом. Он вышел первым и подал ей руку; на улице не было никого, ряд одинаковых домов, темно-серых, с решетками балконов, с темными дверями и окнами, был ему совершенно незнаком. Улица, вымощенная торцами, была пустынна и тиха, в конце ее проезда не было: поперек мостовой стояла загородка. Это был тупик, молчаливый, вероятно, фешенебельный и безлюдный. Тротуары были широки и чисты, ветер гулял по ним.

Лена позвонила у двери, она открылась с легким дребезжанием. Они вошли, прошли длинным темным проходом, завернули; зажегся свет. Саша увидел лестницу, клетку лифта. В доме была ночная, глубокая тишина.

Лестница показалась ему широкой, пышной и отлогой, но Лена открыла лифт, и он вошел за ней. Он встал почти вплотную к ней, она подняла глаза к длинному ряду кнопок. «Седьмой», — сказала она и нажала верхнюю. Они стали подниматься с легчайшим шелестом, время от времени на этажах раздавалось тихое щелканье; они возносились куда-то под крышу. Они миновали пятый этаж, когда вдруг потухло электричество. Они продолжали подниматься в полном мраке.

Саше показалось, что электричество потухло не потому, что автоматическое время его иссякло, но что сейчас что-то случится, какая-то катастрофа, они оборвутся в мрак, в бездну. Над кровяной кашей их тел склонятся люди: почему эти двое здесь? ни один из них не живет в этом доме. Но швейцариха скажет: я знаю эту женщину, она иногда приходит сюда…

— У вас есть спички? — спросила Лена из близкой темноты.

Он стал шарить по карманам. «Да, были», — сказал он. Они все продолжали подниматься. Он вынул из жилетного кармана коробок. Лифт щелкнул и остановился.

Саша чиркнул спичкой, вспыхнул огонь, заблестели кнопки. Он потянулся к дверной ручке, но прежде, чем он успел взяться за нее, Лена сделала движение, отчего ему вдруг показалось, что лифт качнулся: она выпростала руку из-за его спины и у самого его лица быстро нажала нижнюю кнопку. Они стремительно полетели вниз.

— Что вы делаете? — тихо вскрикнул он.

Они летели вниз, и он опять дрожащими руками зажег огонь. Он увидел белое лицо Лены и испуганно сжатый рот. Ни до, ни после он никогда не видел ее в таком страхе.

— Зачем вы спускаете лифт?