- Настасья Федоровна, так ведь не с мальчишкой целовалась-то, мужику-то тому под тридцать!
- Знающий мужик попался, что тут скажешь. Ты ему спасибо скажи, что девку сберег. Ты об нем бы подумала, какого ему было от такой уползать? Нет, Ленка, если ты девку нашей породы будешь с мужиками картинки отправлять рисовать, так и не думай ее до возраста додержать - непременно в подоле принесет! Ты сама нынче видела, что на базу творилось, как вы заехали кавалеры все углы обоссали!
- Мама! Я Вас прошу последить за ней, ей ведь двенадцать лет! Ей еще в институт, потом в аспирантуру, она у нас еще может профессором станет.
- Это вы с Толькой, сволочи, задумали Варьке так жизнь испоганить? Варька - наша хуторская девка, мне церковно-приходской школы по маковку хватило! К ней уже Петька-тракторист сегодня свататься приезжал, я уж тебе не говорила, а у него подворье - залюбуешься! Там такая семья работящая, такой народ достойный, почтительный!
- Мама! Умоляю, пусть она отсюда девочкой приедет! У нее совсем другая судьба, мы с Толей уже все решили. То, что Вы говорите, это такая отсталость! Варе - за тракториста выходить! Еще хоть за художника, куда ни шло!
- Дураки, я вижу, вы обои с Толькой! Как просишь, так и сделаю. Но учти, в Ткачах, кроме блядства, и кое-что другое всегда было. А вот ежели это ее найдет, тут моей помощи не жди! Ничего сделать не смогу!
- Это Вы о чем? А-а...,- презрительно махнула рукой мама, - Толя говорил глупости какие-то насчет колдовства и порхания на метле. Смешно все это!
- Ну, коли тебе смешно, то не обессудь! Я бы тому художнику в ножки поклонилась, если бы он ее под лесенкой взял. А теперь смотри: Варька девкой осталась, у ней уже седая прядь обозначилась, ведь не выгор на это на волосьях - седина! Она - старшая дочка у вас! И глаза у ней, тебе, Ленка, этого не поймать, - ведьмачьи. Она им сейчас - в самый раз! Вот и сиди с такой, жди пока кто из них в гости не явился. Да я бы такую сегодня же бы к Петьке взамуж отправила! Ведь они потом в миру уже по-людски не живут! Ты же сама говоришь, что ее и так в школе без конца шпыняют! Точно кто-нибудь из этих уже по ее душу на помеле сидит! А вы ее, партейные, даже не покрестили!
- Я считаю, что все это выдумки. Вам тут без телевизора жить скучно, вот вы все и придумываете сказки!
- Ладно, керосин уже выгорает, спать ложись. Сказки! А тебе Толик о своем дедушке Кузьке не рассказывал? Ну-ну, сказки...
Уже сквозь сон Варька размышляла, умеет ли Петька-тракторист целоваться? А потом к ней подсела бабушка плакала о чем-то, гладила по голове и шептала: "Бедная ты пацанка, несчастное ты дите!". Варька совсем не понимала ее жалости, она привыкла во всем соглашаться с мамой, мама все всегда знала даже лучше папы. Это действительно смешно - Петька! Виктор... Витенька...Вик...
ВАРЬКА СТАНОВИТСЯ ЧУЧЕЛОМ ОГОРОДНЫМ
От этого вечера остались у Вари воспоминания о рухнувшей патриархальной надежности их хуторского уклада, возникшие сомнения в котором посеял неожиданный приезд неизвестных ей до сих пор родственников. Ее приняли в круг несуетной хуторской жизни, хотя она была уже иным, некрещеным городским дитем. Ее жизнь интересовала и волновала старух на скамейках, они подзывали и расспрашивали ее. И она была горда этим, потому что до нее их никогда не трогала жизнь за пределами двух соседних хуторов и станицы, к которой они были издавна приписаны. Значит, она становилась своей. Ей так нравилось это, так хотелось быть именно здесь своей! Тихая размеренная жизнь со звоном струи молока о подойник, с утренними блинами, разговорами за вечерей, огромными закатами южного солнца, укатывающегося в ближайшую балку!
Все перевернулось, когда поздно вечером в заснувшую хату постучалась внучатая племянница ее дедушки. Бабушка, долго и неохотно выяснявшая через запертую дверь степени их родства, отперла, наконец, засов и зажгла керосиновую лампу.
- Долгонько тебя не было в наших краях, молодушка, - произнесла она обреченно. - Да ты не одна, пацаненка настрогала!
Голос крови брал над бабкой силу, природное радушие заставило выставить позднее угощение. Гостья начала рассказывать о дальних родственниках, о которых Варя прежде и не слыхивала. Пламя керосинки выхватило из темноты небольшого, как и бабушка росточка, сутулую женщину с изъеденным непонятной болезнью лицом. Гостья чесала болячки, сняла волосья с совершенно лысой головы и с наслаждением до крови заскребла виски.
- Ну, ты уж совсем, Надька, оведьмачилась! - донеслись до Вари осуждающие слова бабушки. - Такие-то вещи надо бы по большим праздникам творить, если вообще надо!
- Не могу больше, Настя, приехали мы ей все передать, на покой нам пора.
- Не допущу я этого, Надька! Лучше вытравлю ее, а не допущу. А кто же тебе сказал это, тому тоже до завтрева не дожить. Как же вы мне надоели, Ткачи, со своим ведовством. Была пацанка, как пацанка, а станет чучелом огородным!
- Ты мне не указ, а хибара рядом - моей матери, я там жить буду до передачи...
Тут что-то зазвенело у Вари в головушке и провалилась она в беспамятный детский сон.