Повелительница снов

И Варька заранее до глубины души боялась за него, потому что понимала, что не станет Клевкин держать ровную нитку строя, и никого, может быть только кроме нее, не признает своим командиром. А на лицах других своих сверстников Варька не видела готовности к любви, подвигам и славе, а лишь одно желание - продаться подороже. Главное, что им было абсолютно все равно кому продаваться, да и в цене они мало что понимали. Хозяев они выбирать совершенно не умели. Она помнила и уже встречала в чужих снах эти пустые взгляды, потерявших свою человеческую сущность рабов. И ей почему-то казалось, что ничего в человеческой истории не заканчивается и не проходит со сменой производственных отношений к орудиям производства, дудки! Если человек - раб, то никакие общественные формации не выпрямят его спину.

x x x

- Варя, позвони Андрею, я же видела, что ты ему очень нравишься, и он тебе не безразличен! Все-таки он - сын наших давних друзей, семья очень приличная, мы друг друга знаем.

- Мам, его все время дома нет для меня, я уже не могу слышать голос его матери, которая мне с радостью это сообщает. Может быть, она и ваша знакомая, но на меня это явно не распространяется.

- Значит, ты опять что-то не так сказала...

- Мамуля, почему вы все такое значение придаете прилюдному трепу?

- Я думаю, что девушке на выданье надо держать язык за зубами.

- Поэтому у нас столько разводов.

- Почему ты отказала Королеву?

- Но он же подонок, мама! Подонок и комсорг нашего факультета. И я видела, как он продает друзей.

- Наша жизнь создана для подонков, они всегда хорошо устраиваются в жизни.

-Мам, я понимаю, что замужество, если оно не по глупости или по любви, - это своеобразная продажа живого товара, но я правда не вижу достойного себе владельца.

- Я просто не знаю, как ты будешь жить?

- Проживу как-нибудь.

- Но так же нельзя! Почему все люди вокруг тебя - плохие?

- Да почему плохие-то? Они даже не то, что недостойные, а какие-то беспородные!

- Ты не знаешь, что бы с тобой было в наши с отцом времена!

- А ничего бы не было! Я бы в колхозе пахала, там разницы нет, о чем у коровы из-под хвоста кукарекать.

- Тебе надо еще раз попытаться вступить в партию!

- Это еще зачем?

- Если ты будешь беспартийной, то тебя никогда не выберут заведующим кафедрой.

- Мама, мама... Позвони Андрею, выйди за Королева, вступи в партию... Знаешь, я ведь уже старовата для помоста, а ты все норовишь продать меня подороже для моей же пользы.

Варя пожалела, что сказала это, потому что у мамы болезненно искривилось лицо, а в глазах опять появилось выражение бесконечной муки. Чем она-то могла утешить ее? Ну, не та она девочка, о которой ее мама видит сны! Не бывает такого второй раз! Господи, почему же Ты не лишил ее этих осколков старой памяти, жалящих Душу? Каждую ночь на полную Луну Варина мама звала свою девочку, но она уже была там, куда наш зов не доходит...

Вот кто знал, как продавать себя, так это ее мама! Сама-то она в партию не вступала и за подонка замуж не пошла. Но ей довелось продаваться в буквальном смысле этого слова как-то очень давно, когда она была совсем другой женщиной. Варька помнила этот часто повторяющийся мамин сон, пахнувший морем и заржавевшей рыбой, в котором было все совершенно не так, как позже написали в учебниках истории. И каждый раз после этого сна Варька долго размышляла: достаточно ли она свободна, чтобы вот так же суметь продать себя?

x x x

Ее в последний раз выставили на рынке живого товара перед отплытием галеры перекупщиков за море. Это был конечный пункт, где еще говорили на ее языке, и где она еще могла за себя торговаться. За века существования таких рынков до тонкостей была отработана методика продажи, когда сама жертва набивала себе цену с помощью специального глашатая и стремилась быть немедленно проданной за как можно большую цену.

Несчастную родину их покорили соседи, говорившие с ними на одном языке, благодаря предательству части их граждан. Ей было двадцать восемь лет. По рыночным понятиям она уже была старухой. На предыдущей остановке она, увидев богатого не очень молодого мужчину, сама вытолкнула на помост свою двенадцатилетнюю красавицу-дочь, сама сказала скабрезность глашатаю, которую тот тут же стал выкрикивать на всю площадь. Ее бедная девочка под неумолимым материнским взглядом держалась из последних сил. Вместе с ней загоревшийся мужчина купил и двух ее бывших рабынь, оставшихся в живых после захвата и разграбления их небольшого государства. Ее побили плетьми, за то, что она долго кричала тому человеку, чтобы он не обижал ее девочку. У нее был еще сын, но их разлучили сразу же, при сортировке рабов. Он был уже достаточно взрослым для мужского сарая.

В основном, на эти военные рынки приходили рабы-управители, которым хозяева полностью доверяли. Ее они отличали сразу же, рабским чутьем они видели в ней госпожу, которой никогда не смогли бы приказать. Поэтому они издевались над ней больше всех, при них она молчала, это были не ее покупатели, не те, кому бы она могла себя отдать.