Повелительное наклонение истории

Что характерно, представители так называемой «философии науки» (которой был заражен весь философский мейнстрим тогда и, в значительной мере мейнстрим Англии, США, сейчас), всегда называвшие Хайдеггера не иначе как «магом, мистиком и шарлатаном», примерно в то же время сами пришли к выводам о сущностной роли Ничто. Потрясающе, но именно в 1929 году, когда «ненавистный шарлатан» Хайдеггер во Фрайбурге читал свою лекцию о Ничто, в Вене, в знаменитом «венском кружке» у Мориса Шлика, собирались будущие великие «философы науки» (Р. Карнап, Л. Витгенштейн, К. Гёдель и проч.) для того, чтобы выработать строгий, свободный от всякой «мистики философов» язык науки. Наука должна изучать только сущее и аккуратно и точно записывать изученное в строгих «протокольных предложениях». Ни одно слово, которому не соответствует что-то, воспринятое в опыте, не должно попадать в эти «протокольные предложения»!

Одной из «химер» философии считались слова типа «все», так как в опыте мы никогда не имеем всех сущих вещей. Л. Витгенштейн начал свое рассуждение: «Я буду говорить сначала об обычном «все», например, «все люди в этой комнате сидят в брюках». Откуда я это знаю? Смысл фразы: «Господин профессор Шлик сидит в брюках, Вайсман сидит в брюках, Витгенштейн сидит в брюках, и кроме них тут никого нет. Всякое полное перечисление должно завершаться словами «и, кроме того, ничто». Что это означает? Здесь можно понять так, что мы говорим: «Господина Карнапа нет в комнате, господина… и так далее». Предложения, которое здесь, наверное, будут предлагать, а именно «то есть все вещи», такого предложения не существует».

В нескольких сотнях километрах от Вены Хайдеггер, не зная об этом, как будто полемизирует с Витгенштейном, иронизирует над ним: «То, с чем работает вторгающееся в мир исследование, есть само сущее — и кроме того Ничто.

Только странное дело: как раз когда человек науки закрепляет за собой свою самую подлинную суть, он явно или неявно заговаривает и о чем-то другом. Исследованию подлежит только сущее и более — ничто… Как обстоит дело с этим Ничто? Случайность ли, что мы невзначай вдруг о нем заговорили? Вправду ли это просто манера речи — и больше ничего?».

«Философы науки» сочтут это «Ничто» языковым феноменом и дальше десятилетиями будут исправлять и коверкать человеческий язык, значительно позже разочаруясь в своих программных идеалах…

Ничто — не языковой феномен, оно есть. Это я знал твердо, на собственном опыте. И, по всей видимости, этот так же на опыте поняли те, кто рьяно взялся распространять и популяризировать Хайдеггера после Первой мировой Войны и после Второй. Это Ж.-П. Сартр, Ж. Бофре, П. Целан, Р. Шар, Х.-Г. Гадамер, Л. Бинсвангер, М. Босс, А. Кожев, О. Пеггелер, В. Франкл. и многие другие. Все они прошли ужас войны, некоторые, например, П. Целан и В. Франкл, были даже в концлагерях.

Вот ответ на загадку о «влиянии» Хайдеггера, которая была поставлена в начале. Всем этим, а также многим другим людям, было ЧЕМ понять Хайдеггера. Его слова об УЖАСЕ и Ничто не были «туманной мистикой» и «языковой игрой», эти слова сами рвались из сердцевины человеческого существа, когда рушился мир вокруг, что и происходило в многочисленные в XX веке войны и революции! Более того, наша перестройка и то, что нам удалось по молодости пережить в 1990-х, — детский лепет в сравнении с настоящим ужасом Освенцима или Хатыни. Так что даже стыдно, кощунственно это ставить на одну доску. Мы карлики, «последние люди», как говорил Ницше, и у нас не страсти, а страстишки, не грехи, а грешки. Но мы еще можем испытать какие-то крушения, можем почувствовать близкое дыхание Ничто. А вот как быть с теми, кто будет жить в вечном «раю» вечного общества потребления с его стабильностью, плановостью, предсказуемостью? Им уже никогда не задать этот вопрос вопросов, мир кончится не взрывом, но всхлипом.

Уже давно подмечено, что великие люди есть не гении природы, они создаются великими событиями. В. Кожинов пишет: